31 июля 2002
— Сергей Михайлович, что такое, по вашему мнению, традиция и культура парламентаризма и в какой степени эти понятия применимы к российским реалиям?
— К сожалению, говорить о каких-то традициях, а тем более о культуре парламентаризма в России не приходится. Можно, конечно, вспомнить о Новгородском вече, боярской думе и земских соборах как о зачатках парламентаризма на Руси, но опыт реального парламента страна обрела лишь в начале XX века — знаменитые четыре Думы, две из которых проработали считанные дни, третья — все положенные пять лет, а работу четвертой прервала революция. Парламент советского периода таковым на самом деле не являлся: это была некая государственная структура, подчиненная Центральному комитету Коммунистической партии, со всеми вытекающими отсюда последствиями — выборами по разнарядке и заранее известными результатами.
К сожалению, и десятилетие перестроечное не принесло на российскую почву ни крепкой традиции, ни настоящего доверия россиян к институту парламентаризма. В массе своей люди считают депутатов парламента болтунами, бездельниками, которые неизвестно чем занимаются. Настоящее понимание, что именно эти пресловутые «бездельники» принимают законы, по которым потом всей России жить, пока отсутствует.
И показ средствами массовой информации колоритных сцен, когда слуги народа обливают друг друга соком или таскают женщин-коллег за волосы, популярности Думе не прибавляет. Но кропотливая работа по установке обратной связи «депутат — избиратель» ведется постоянно, и плоды се очевидны. Показателем может служит отношение россиян к выборам в Госдуму: явный интерес, большой процент явки говорят о том, что людям небезразлично, кто именно будет защищать их интересы в органах законодательной власти. Так что и культура, и традиции парламентаризма формируются буквально у нас на глазах
— Думаю, в качестве позитивного примера можно как раз привести Совет Федерации…
— Действительно, сейчас в верхней палате много перемен. Например, в отличие от нижней палаты мы в своем регламенте запретили создание групп и фракций по любым основаниям. Как я шучу, у нас даже любители попугаев или филателисты не могут организовать группу по интересам Мы считаем, что каждый член Совета Федерации интересен прежде всего как представитель своего региона. Не случайно нас все чаще называют Палатой регионов. И мне как председателю Совета федерации совершенно безразлично, какого цвета партийный билет в кармане у сенаторов и есть ли он вообще. В свободное время они могут ходить на митинги, участвовать в конференциях — на работе это сказываться не должно и не сказывается: в наших дискуссиях и решениях политическая составляющая отсутствует Отсюда и более высокая парламентская культура: в Совете Федерации вы никогда не услышите диалогов в жанре «Сам такой…».
— Каков качественный состав верхней палаты?
— В основе своей это высокие профессионалы с опытом работы в серьезных структурах. Достаточно сказать, что в состав палаты входят четыре бывших первых вице-премьера России. Поэтому мы легко находим общий язык с членами правительства, ибо это язык профессионалов.
— За время пребывания в новой должности вы успели посетить 28 российских регионов, каковы впечатления от этих поездок?
— Встречаясь на местах со своими коллегами, членами Совета Федерации, с радостью укрепился в прежнем убеждении: среди них необычайно много тех, кто являет собой новый тип публичного политика — самобытного, талантливого во многих своих проявлениях—не только в парламентском. Уверен, что с такими кадрами мы обязательно переменим те воззрения, которые сохранились сегодня в отношении парламента у значительной части россиян. Мы начинали менее года назад всего с 6% доверия к Совету Федерации, теперь эта цифра выросла до 16%. Это, конечно, тоже мизер, но тенденция просматривается все-таки оптимистическая.
Мы стараемся заниматься конкретными делами, не бухая при этом каждый раз в колокол публичности. Вместо громких политических заявлений по поводу событий в Грузии мы организовали закрытые переговоры с вице-спикером Грузии и договорились об определенных шагах по линии парламентов. На днях я еду в Тбилиси продолжать переговоры. Спокойные, обдуманные действия — вот наша тактика. Мне нравится высказывание Клемансо:
«Сенат — это время на размышление». Госдума наша работает в режиме оперативного законодательства. И коллегам там не всегда удастся не торопясь разобраться со всеми вводными, которые слетают как с «конвейера». Мы же отслеживаем законы с первого дня их поступления в Госдуму, и еще до их рассмотрения наш профильный комитет пишет свое заключение, которое Дума принимает во внимание перед вынесением решения. Это упрощает процесс и делает его более динамичным.
— Каков сегодня главный вектор усилий председателя Совета Федерации? Скажем, ваши задача-минимум и задача-максимум…
— Эта задача совпадает с задачей Совета Федерации и формулируется очень просто: обеспечить для каждого россиянина, где бы он ни жил, равные возможности во всех сферах — социальной, экономической, бюджетной. Как распорядиться этими возможностями — личное дело каждого, но быть они должны у всех одинаковые. Это труднодостижимая задача, но, по словам нашего Президента, это именно та амбициозная цель, которую надо преследовать. Конечно, можно было ожидать, что говоря о сверхзадаче Совета Федерации, я в первую очередь упомяну построение правового государства, завершение перехода на рыночную экономику, укрепление основ демократии в стране. Но ведь это все только средства. Как часто в прежние годы, выдвигая очередной лозунг, мы не видели за ним человека. Какой-нибудь бабушки Марфы в рваных чунях с вечно недополученной пенсией в наших макроэкономических расчетах не было, а нужно, чтобы была.
Мы ставим во главу угла человека. Именно для этого необходимо было создать в Совете Федерации команду единомышленников, и теперь она существует. Это очень большой показатель для любого коллектива, если из 177 сенаторов 120 — это активно работающие члены палаты. Как правило, таких «моторных» па две сотни человек тридцать, не больше. У нас никогда не бывает проблем с кворумом:
каждые вторую и четвертую среду все как штык присутствуют на заседаниях. И так называемые олигархи очень эффективно работают в наших рядах: изнутри зная все механизмы рыночной экономики, дают грамотные рекомендации при прохождении тех или иных законов. И напрасно кто-то полагает, что они пришли к нам лоббировать интересы своих фирм: у них в фирмах и так все в порядке, они пришли лоббировать интересы легитимного предпринимательства в целом. Богатей на здоровье, но не забывай и о бабушке Марфе.
— Есть ли ваша личная заслуга в формировании такой качественной команды?
— Сам механизм формирования Совета Федерации носит отчасти случайный характер, но я убежден, что в любой случайности есть некая закономерность: люди, пришедшие во власть, были к этому внутренне подготовлены. Ну и, может быть, мой собственный азарт и заинтересованность в деле, если угодно, оказались своеобразным катализатором. Без преувеличения, можно сказать, что жизнь в Совете Федерации сейчас просто кипит, ежедневно в комитетах происходит что-то новое. Я всегда исповедовал вечную истину: умных и порядочных людей больше, чем негодяев, только негодяи бросаются в глаза в отличие от честных граждан. Человек загорается, видя востребованность своего труда. Честно признаюсь, в первые месяцы после назначения спать приходилось нe больше четырех часов в сутки, я и ночевал тут же на работе: жаль было тратить сорок минут на дорогу. Да и сейчас работаю практически без выходных: коллеги по воскресеньям подтягиваются, чтобы без суеты, в спокойной обстановке, обсудить вопросы…
— Прямо, как Иосиф Виссарионович, выстраиваете аппарат?
— Да упаси Боже, я ведь никого не вызываю и специально в кабинетах не задерживаю — сами идут: просто такое вот настроение. Все чаще слышу от коллег слова: интересно стало работать. Мы сейчас поставили перед собой задачи и по систематизации всего законодательства, и по подготовке долгосрочного государственного планирования, Все это глобальные стратегические задачи, которые мы не могли осилить до того, как сенаторы начали работать на постоянной основе. И видели бы вы, как мы встречались после летних каникул: возгласы, объятия — как в школе 1 сентября! Хотя многие все лето так и не расставались: мы провели за время отпуска полтора десятка выездных заседаний комитетов и комиссий.
— Сегодня, говоря о Сергее Миронове, наблюдатели отмечают в вашем характере черты некоторого не свойственного нынешним политикам идеализма, «чрезмерной открытости» и склонности к независимым публичным изъявлениям. Наверное, эти качества не слишком удобны для утверждения себя в такой агрессивной среде, как политика?
— Вы абсолютно правы, и более того — многие, имея в виду мою первую профессию геолога, говорят: «Ну, ты романтик…». А я и не скрываю, что романтик. Романтик — это состояние души. Со временем мы приобретаем новые качества характера, навыки, но душу — не изменишь. Таким родился и не собираюсь меняться. Знаете, что для меня всегда было самым важным? Чтобы, встречаясь со старыми друзьями — с кем в армии служил или работал в геологии, — мог честно, не отводя взгляда, смотреть им в глаза. Вот по этому камертону я настраиваю свою жизнь, и мне не стыдно ни за один свой поступок или решение. Такой романтизм помогает жить, а не мешает.
Политика ведь штука жесткая: здесь порой бьют, и больно бьют. А если o6наружишь свою слабость, так еще и добавят. Но моя сила в том, что я убежденный оптимист. Знаю, что все будет хорошо: и Россия снова будет великой, и вовсе не через тридцать лет мы обгоним Португалию — гораздо раньше, и рывок сделаем всем на удивление. Да и что такое романтизм? Желание жить и работать в полную силу и в полную душу, не бояться, не оглядываться, не завидовать, не предавать, не обманывать. «Правду говорить легко и приятно». И когда меня бьют, чаще всего мы с противником в разные игры играем: он — в городки, а я — в шахматы. Они пытаются шахматную фигуру городошной битой сшибить — и удивляются, что не выходит. К тому же у меня все в порядке с самоиронией, а это очень помогает государственному человеку не забронзоветь.
— Вы долгое время были заметным политиком регионального уровня, теперь попали в «высшую лигу», заботило ли вас на каком-то из, этапов понятие политического имиджи? Вы в эти игры играете?
— Нет, не играю, и многие говорят, что это моя большая ошибка. Однако у меня не было и нет никакого имиджмейкера — есть советники по вопросам экономики, науки, культуры, международных отношений. Имидж — не что иное, как отражение твоего образа и поступков в сознании людей, а с помощью современных СМИ возможно полного идиота представить как великого мудреца, и наоборот. С техническими фокусами и недобросовестным монтажом бороться трудно. Поэтому я считаю, что судить надо не по тому, гладко ли ты говоришь и во что одет, а по тому, что у тебя за душой и что ты сделал.
— То есть вы никакой мелочью не готовы поступиться во имя пресловутого имиджа? Бородой, например…
— Мне уж сколько раз предлагали ее сбрить — но я ее ношу с 25 лет, это атрибут моего геологического прошлого. И нет ни одной фотографии на документах, где я был бы брит.
Попробовал как-то, так все знакомые проходили мимо: не узнавали. Еще советовали «знающие люди» надеть очки. Зачем? Народ не проведешь: надень хоть десять очков, если ума Бог не дал — все равно уважать не будут.
— А одежду себе вы тоже сами покупаете? Какого стиля придерживаетесь?
— Костюмы, рубашки, галстуки — все сам выбираю. Вещи и цвета предпочитаю спокойные, интеллигентные, неброские. Голубые рубашки предпочитаю белым — в них много официоза. Что касается стиля, то я хоть и из региональных политиков, но ведь что это за регион? Петербург, город с вековыми традициями культуры, в том числе культуры поведения, речи, одежды. Да и богатый опыт прямых эфиров — школа хорошая, ассистенты часто дают дельные советы: чтоб галстук был «без попугаев» и рубашка не бликовала.
— У вас есть пристрастие к определенным маркам?
— Я не обращаю внимания на марки, а исхожу из соображений вкуса: нравится ли, подходит ли мне по стилю. Например, понятия не имею, что у меня за галстук… Сейчас переверну…0казывается, Nina Ricci! Но он мне не этим дорог. В Питере я часто одевался в магазинах отечественной фирмы FOSP.
— Вы, конечно, знаете, что многие считают именно самопиаром те громкие заявления, которыми вы отметили начало своей карьеры спикера — и о продлении президентского срока, и по поводу Арафата… Как вам такая версия?
— Ответ лежит на поверхности: в обоих случаях я просто в очередной раз высказал свою точку зрения, которой придерживался еще будучи зампредседателя Законодательного собрания Петербурга. Только прежде моя трибуна не была такой высокой, аудитория — такой широкой и резонанс, соответственно, таким громким. Журналисты задали вопрос — я ответил, что думал, как всегда делаю. Заметьте, я никогда не говорил о продлении срока президентского правления до семи лет — только до пяти. Во Франции, кстати, тоже от семи лет возвращаются к пяти. И я решительно выступаю против совмещения думских и президентских выборов. Нельзя давать возможность кандидатам в президенты засвечивать себя во время избирательной кампании в Госдуму. Это абсолютно разные структуры, две ветви власти.
— Вы также достаточно категорично высказались по поводу того, что губернатор Яковлев поможет быть по закону избран на третий срок. Кому-то может прийти в голову, что это начало борьбы за губернаторское кресло…
— Не планирую вступать в эту борьбу. Мне кажется, что парламентская деятельность — это мое. То, что я по-настоящему умею и люблю делать. Петербург и без меня найдет достойного градоначальника, который сможет с одинаковым успехом вести и хозяйственную, и политическую деятельность. Справедливости ради, стоит отметить, что Владимир Яковлев образца 1996 года и сегодняшний — это два разных человека. Сейчас это политик федерального масштаба, имеющий свою точку зрения и умеющий се излагать. Наш город при желании для любого станет площадкой дальнейшего роста.
— В последнее время вы оказываете поддержку новоиспеченной «Партии жизни». Название не кажется вам экстравагантным?
— Мне симпатична эта политическая партия, и я не скрываю, что среди ее членов и учредителей немало моих друзей и соратников по движению «Воля Петербурга». Членом этой партии я не являюсь, но считаю, что за ней — большое будущее. Сколько бы ни улыбались по поводу ее необычного названия, я считаю его замечательным. Оно бесхитростно, в лоб говорит о главной цели — улучшении качества жизни, увеличении ее продолжительности, что актуально для России, — и наполнении ее высоким духовным содержанием. Возразите-ка мне что-нибудь против этого! Уверен, что аналогичные партии скоро будут создаваться в других странах мира.
— Как известно, в отличие от многих вчерашних петербуржцев вы не порываете связи с городом, часто здесь бываете, курируете вопросы науки, на деле помогая питерским ученым, уже состоявшимся и будущим. Я имею в виду вашу дружбу с ребятами из Дома творчества юных. Это скоропреходящая ностальгия или нечто более серьезное?
— Я был, есть и останусь впредь петербуржцем — в Москве я просто работаю. Москва — это столица, хороший европейский город, но местом, где душа отдыхает, всегда останется Петербург. Я продолжаю смотреть все питерские информационные телепрограммы, стараюсь читать все заметные издания, раз в месяц обязательно отчитываюсь перед депутатами 3акСа… Так что связь с городом никогда не прерывается.
— Однако вы активно осваиваете и московское культурное пространство. И даже в ходе знакомства с местностью, кажется, подловили на топографической ошибке своего любимого Булгакова…
— В сцене встречи Воланда и Берлиоза на Патриарших прудах Булгаков пишет, что после разговора Берлиоз встал со скамейки и пошел направо. Но я вычислил: чтобы потом попасть под трамвай, он должен был пойти в другую сторону.
— Москвичи должны быть вам по-настоящему благодарны за это открытие, хотя московских петербуржцев там ныне не жалуют: сколько злых анекдотов на эту тему сочинено… Есть ли в них хоть доля правды?
— Я знаю немало достойных ответов москвичам в том же жанре. Есть довольно острые. На самом деле нет никакой петербургской экспансии, там работает огромное количество выходцев из разных регионов России. Москва во все времена была своеобразным центром притяжения. А то, что сейчас там работает некоторое количество петербуржцев, я считаю благом для России. И когда меня спрашивают, не много ли, я отвечаю: мало, надо побольше. Хуже не будет.
— Вы согласны, что у наших людей в Москве быстро меняются жизненные ориентиры и происходит что-то вроде деструкции личности…
— Ну, зачем же так мрачно? Просто в столице все жестче, прагматичнее. Нам с нашим менталитетом там выжить непросто. Вот и приходится перестраиваться на марше, чтоб не затоптали, локотки-то там надо держать пошире. Но я сам не считаю нужным приспосабливаться — пусть ко мне приспосабливаются, Пусть считают странным — это не мои проблемы.
— Какой период своей жизни вы считаете определяющим в формировании личности?
— Я служил в воздушно-десантных войсках, а там мы жили по формуле: есть десантные войска — нет задач невыполнимых. То же самое в геологии: если поставлена цель — как угодно, ползком, невзирая на боль — но ты должен ее достичь. Так и складывался характер. Кстати, именно в экспедициях учишься разбираться в людях. Неделю пожил в поле — и ясно, кто ты и чего от тебя можно ждать.
— Вы быстро можете оценить человека?
— Думаю, да. Порой я удивляю знакомых своей «необъяснимой» неприязнью к человеку, которого все считают безупречным… У американцев вообще-то мало хороших поговорок, но есть одна гениальная: «Умея считать до десяти, остановись на восьми». Однажды ее услышав, я понял, что, оказывается, всю жизнь инстинктивно следовал этому совету все козыри-то сразу не надо выкладывать. Если даже понял что-то про человека, не спеши ему это показать — пусть лучше считают тебя простаком.
—Какая слабость извинительна для политика вашего ранга?
— У политика любого ранга не должно быть слабостей, которые могут помешать ему соответствовать тем ожиданиям, которые питают избравшие его люди.
— Какая личная черта несовместима должностью спикера?
— Неуважение к людям, неумение слушать понимать человека. Надо уметь чувствовать строение зала и ритм работы.
— У вас было школьное прозвище?
— В школе меня звали обычно, созвучно фамилии — Мирон, а вот потом было несколько интересных. В институте звали Комиссар (по должности в студенческом стройотряде), а во время одного полевого сезона ко мне намертво прилипло имя Свирид (мы как-то, сутки ожидая автобуса, разыграли между четырьмя парнями четыре имени: Самсон, Свирид, Сидор и Семен). В очень узком кругу посвященных меня до сих пор иногда приветствуют: Свиридка, привет!».
— Говорят, вашей политической карьере немало способствовал наш Президент. Какие у вас с ним отношения?
— Рабочие. А нынешним своим положением я, скорее, обязан доверию коллег-сенаторов, которые предложили Егору Семеновичу Строеву остановиться на моей кандидатуре. И Президент этот выбор поддержал.
— У вас есть любимая присказка ?
— «Кто рано встает, тому Бог подает».
Татьяна Позняк
Сергей Миронов: «Самое важное — честно смотреть в глаза людям…»
//Журнал “PR-диалог”.- №4(21).- июль-август 2002
