8 октября 2013
Лидер фракции “Справедливая Россия” в Госдуме Сергей Миронов в интервью корреспондентам РБК Асе Сотниковой и Кириллу Сироткину рассказал о жуликах, реванше либералов, законах Мизулиной и о том, как свекла может повлиять на ход истории, а также о религии, метеоритах, телятах и депутатах, которых никто не любит.
– Сергей Михайлович, хотелось бы начать с итогов московских выборов. Некоторые политологи назвали столичные выборы концом устоявшихся оппозиционных партий, так называемой системной оппозиции. Согласны ли Вы с этим?
– Начнем с того, что Москва, конечно, столица нашей Родины, но Москва – это не вся Россия. Не надо преувеличивать значение выборов мэра Москвы. И если взять результаты всех выборов, которые прошли, – региональных, муниципальных, губернаторских и так далее, то позиция “СПРАВЕДЛИВОЙ РОССИИ” – на третьем месте после “Единой России” и КПРФ. Да, средний процент немножко больше, чем в прошлом году, но меньше, чем, допустим, на выборах в Госдуму. Поэтому говорить о конце системной оппозиции пока не стоит.
Конечно, итоги выборов мэра для нашего кандидата вовсе не утешительные. В том, что победит Собянин, мы не сомневались. Задача, которую я как лидер партии ставил перед Николаем Левичевым, – напомнить о партии перед выборами в Московскую городскую думу, которые состоятся в следующем году. Нужно было провести кампанию, посмотреть на работу наших “полевиков”, местных отделений. И с точки зрения ведения кампании, за скобками оставляя те или иные PR-ходы, поле было выстроено, тот минимум, который был возможен, мы сделали. Итоги нас, конечно, не удовлетворяют, потому что мы рассчитывали на больший процент.
Говорю откровенно, мы понимали, что у Навального будет определенный процент, но побороться с остальными планировали. Наш прогноз был в районе 5-8%; получили то, что получили. Мы договорились, что обстоятельный разговор о выборных циклах 2012-2013гг. и президентской кампании у нас пройдет 26 октября на съезде партии. Тогда мы и дадим свою оценку работе избирательных штабов.
Вы знаете, что мы не признали выборы в трех регионах – Башкирии, Кемеровской и Ростовской областях. Потому что там были грубейшие нарушения. У меня лично есть копии протоколов с избирательных участков в Кемеровской области. Вот сейчас, если порыться в бумагах на столе, можно найти. Там есть замечательные цифры. Например, участок, где находился депутат Госдумы Валерий Гартунг, – это единственный участок на всю огромную Кемеровскую область, где мы не позволили действовать так, как у господина Тулеева принято. Гартунг обязал этих несчастных (по-другому не назовешь) членов избирательных комиссий зафиксировать то, что было обнаружено. А обнаружены были сложенные пачкой бюллетени. Соответственно в них уже были проставлены галочки напротив партии “Единая Россия”. Все это было снято на видео, мы потом его смотрели. Эта растерянная участковая комиссия, которая говорит: “Ай-ай-ай…”
Жулики! Естественно, будем подавать в суды, но как работают наши суды, мы знаем. Только в одном регионе единожды получили решение, по которому на председателя комиссии был наложен какой-то штраф.
– Вернемся к московской кампании и к тому, что Вы говорили про Кемерово и про наши суды. Уже много лет продолжается история со сфальсифицированными выборами, с тем, что судебная система не работает, все это затягивается на годы безрезультатного хождения по инстанциям. Вы, лидер одной из крупнейших партий, имеете трибуну в Госдуме, бываете у Президента и все равно ничего не можете поделать с региональными чиновниками, которые эти выборы фальсифицируют.
– Здесь нужно сказать одну вещь. Вот я сейчас отвлекусь от Москвы. Есть замечательный населенный пункт в Московской области – Тучково. Вот там мы работали не только во время выборов – была очень серьезная работа. В результате из 15 муниципальных депутатов мы провели девять. Да, там тоже жулили, но и мы хорошо сработали. Обратная ситуация в Ульяновской области: тоже были фальсификации, но те проценты, которые мы набрали, говорят о том, что у нас там абсолютно неработоспособное региональное отделение. И мы не будем кивать на административный ресурс, сами делаем вывод и говорим, что мы там недоработали.
Вот в Кемерово. Допускаю, что реально было в районе 7%, но не больше. Из 7% сделать 3% – элементарно. То же самое в Башкирии, только там ситуация сложнее. Там беспредел полный.
Чем больше у нас реальный рейтинг, тем меньше возможности его снивелировать, к нулю приблизить. В этом случае все эти ухищрения не работают – сколько бы ни вбрасывали, сколько бы ни писали. Тяжесть реальных голосов избирателей фиксируется. Поэтому говорить “Ой-ой-ой, все жулики” мы не будем, будем проводить работу над ошибками.
– Если вернуться к московским выборам. По итогам избирательной кампании Николая Левичева уже появилось письмо ряда членов СПРАВЕДЛИВОЙ РОССИИ с предложением ввести единоначалие в партии и снять провалившегося кандидата с поста лидера партии. Какова Ваша позиция по этому поводу?
Мы посмотрели, как у нас работает дуумвират… Теперь наша позиция будет сформирована на Президиуме партии перед съездом, этот вопрос будем рассматривать на нем. Сейчас я могу сказать: перемены нужны.
Говоря о персоналиях, будем смотреть. Может, даже примем изменения в Устав и будем проводить выборы Председателя на альтернативной основе специально. Так будет больше демократии. Есть разные люди: яркие личности, которые пользуются авторитетом, яркие личности, которые авторитетом не пользуются, есть те, кого нельзя допускать к руководству людьми, и есть те, кто неяркие, но неплохие партийцы. Мы будем выбирать на съезде, соберем коллегиальные органы и там уже окончательно определимся. Пока я не готов ответить на вопрос.
– Еще немножко про московскую кампанию. На какой электорат рассчитывает СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ в Москве? Какой процент ожидаете в Мосгордуме? По той предвыборной кампании, которая велась перед выборами мэра, казалось, что СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ сосредоточилась на узкой части электората – на пенсионерах. Москвичам запомнилась предвыборная газета с советами, куда прикладывать свеклу, и нашумевшими сканвордами.
– Я понял вопрос. Это одна из тактических ошибок. Совершенно очевидно, что Москва – особый город.
Если вообще говорить об электорате, то за нас голосуют техническая интеллигенция, жители средних и ближе к крупным городов. В столицах у нас разное голосование. Одна ситуация в Петербурге, где очень мощная поддержка избирателей. Другая ситуация в Москве, где у нас никогда не было большой поддержки.
Вычленять сегмент, допустим, только пенсионеров – это, конечно, неправильно. Здесь надо менять и формы агитации, и формы проведения кампании. Бессмысленно говорить о каких-то прогнозах. Я вообще никогда этого не делаю: что наработали, то и получим.
Недавно был принят в первом чтении законопроект, согласно которому только четверть столичных депутатов будут выбраны по партийным спискам, а три четверти – по одномандатным округам. Здесь я не могу промолчать: “Единая Россия” может рассказывать какие угодно сказки, но этим законом она показывает, что слаба, ее члены не верят в свою партию, боятся идти под флагом своей партии и рассчитывают на административный ресурс. И ничего, что они же с пеной у рта кричали шесть лет назад: “Даешь партийную систему! Стопроцентное голосование по партийным спискам! Ура-ура!”, а когда показатель доверия избирателей к их партии пошел вниз, они решили быстренько изменить правила игры. Это неудивительно для них, хотя, конечно, дергать избирателей так, как это делают у нас, недопустимо. В Европе законы пишут, и веками избираются по одной и той же системе, и у всех все нормально – не возникает ощущения, что кто-то там жулит.
– Готовы ли Вы работать с людьми, которые раньше были так называемой оппозицией вне системы, а сейчас ворвались в эту систему. Готовы ли вы сотрудничать с Алексеем Навальным или с ПАРНАСом?
– Я думаю, что сотрудничать нам не придется в силу целого ряда обстоятельств. Дело в том, что для меня фигура Навального совершенно понятна. Это такой современный популист, человек, который пользуется поддержкой у определенной категории избирателей, которые просто хотят перемен и хотят новых лиц. Это новое лицо появилось с абсолютно невнятными идеями, с абсолютной неготовностью к реальной работе где бы то ни было. Я напомню, что, допустим, его проект “РосПил” я публично поддерживал. Считаю, что это очень хорошее начинание для гражданского общества. Но работа не в онлайн – это совсем другое.
С точки зрения политики Навального, я не вижу ни возможности, ни необходимости сотрудничать. Могу сказать абсолютно честно: я не верю в проект “Навальный” для России. Не верю. Я могу заблуждаться, но думаю так. Не говорю про Москву, говорю про Россию. Кто бы что бы там вам ни говорил, это проект.
С ПАРНАСом то же самое. Здесь я тоже не вижу точек соприкосновения.
Мы социал-демократы, и реванш либералов допустить в стране – это безумие.
Я должен сказать, что если бы нам удалось пробить идею о создании избирательных блоков и объединений, тогда могли бы возникнуть очень интересные варианты. По факту мы играем против одного оппонента – “Единой России”, у нас где-то вместе с “Гражданской платформой” был альянс, даже с ПАРНАСом что-то такое было. На местах флажки подняли – у них там, не в Москве, своя жизнь, свои взаимоотношения, и я к этому абсолютно нормально отношусь. Тактические союзы для достижения прагматичных, обоюдовыгодных результатов на тех или иных выборах с какими-то персоналиями (специально не называю никого) я не исключаю.
Если говорить о блоках, здесь, с одной стороны, конечно, КПРФ, с другой, конечно, “Яблоко”. Из тех, кто сегодня подрастает, это партия “Коммунисты России”. Сам бог велел нам с ними объединиться. Возможно, с “зелеными”, потому что социал-демократы и “зеленые” всегда объединяются.
– Насколько изменилась политическая позиция СПРАВЕДЛИВОЙ РОССИИ за время работы в Думе? Когда вы шли в Думу, во многом партия считалась оппозиционной, в том числе из-за сотрудничества с позднее исключенными депутатами Гудковыми. Сейчас же вы стали больше ассоциироваться с законами Елены Борисовны Мизулиной.
– Про законы Елены Мизулиной можно отдельно говорить. Ей приписывают, в том числе, и не существующие вещи. Могу сказать, что есть моменты, по которым она занимают позицию как председатель комитета Госдумы по делам семьи, а у фракции другая позиция. И мы ее корректируем и будем это делать.
По каким-то позициям она права. И некоторые вещи, которые на первый взгляд кажутся одиозными, на самом деле глубоко просчитаны и верны, то есть не все так просто.
Возвращаясь к вопросу: мы брали на себя определенные обязательства, мы гарантировали, что подготовим и внесем самые профессиональные законы по определенной тематике. Вот эти обязательства мы выполним, более того, я не сомневаюсь, что какие-то свои идеи нам удастся продвинуть, работая не только здесь, в стенах Государственной Думы, но и напрямую с Правительством, апеллируя к Президенту.
Люди живут плохо. Сейчас в экономике стагнация, мы это видим, необходимо будет принимать те или иные решения для того, чтобы люди смогли перехватить воздуха немного, потому что иначе будет тяжело, а социальный бунт никому не нужен.
Впереди у этого созыва Госдумы еще три года. У нас впереди очень мощные бои по бюджету, бои по пенсионной реформе, и мы не свернем, потому что это касается всех граждан России. Я думаю, что то, насколько мы профессиональны и насколько мы верны своей программе как главный оппонент “Единой России”, еще продемонстрируем. Мы отдаем себе отчет в том, что в ангажированных СМИ не очень красиво смотрятся те или иные наши шаги. Но время все расставит по своим местам.
– В свое время Вы предложили продлить президентский срок до семи лет. Сегодня Вы говорили о том, что больше половины избирателей поддерживают действующего Президента. Много разговоров идет о том, нужна стране сменяемость власти или нет. Как Вы считаете, если такая поддержка будет сохраняться, Путину надо будет идти на новый срок?
– Я считаю, что сменяемость должна быть обязательной. Норма – не более двух сроков подряд – должна оставаться. Срок сейчас, вы знаете, шесть лет. Я предлагал семь, но и шесть – это нормально. Эта норма в Конституции должна сохраняться, и норма в два срока подряд должна быть вообще нормой для всех. Сменяемость нужна везде: и в партии, и на федеральном, и на региональном уровнях.
– В интервью Вы как-то говорили, что Вы религиозный человек.
– О том, что я религиозный человек, я не говорил, но я крещеный. Начнем с того, что вы нигде не найдете каких-нибудь кадров, где я в храме, крещусь и так далее. Как-то, когда я был Председателем Совета Федерации, мне позвонил Владимир Владимирович и сказал, что он в командировке, Лужков еще где-то, никого нет, а это было Рождество, я приехал в Храм Христа Спасителя, отстоял службу, но я никогда публично не крещусь.
Я понимаю, что как государственный человек должен с уважением относиться к традициям в праздник большинства россиян, отдать дань уважения. С точки зрения сочетания с политикой и прочее, сами церковные служители таких людей называют подсвечниками – чуть что, он со свечкой стоит, мол, посмотрите, как я. А сам и заповедей не знает, не реализует их в жизни. Я считаю, что это лицемерие на самом деле.
Кроме того, к ученым я себя не отношу: у меня нет ученой степени, хотя у меня пять высших образований. Отвечая на вопрос, хочу привести известный факт. Наталья Бехтерева, наш выдающийся ученый, академик РАН, всю жизнь посвятила изучению человеческого мозга. Она моя землячка, петербурженка, я счастлив, что был с ней знаком и имел возможность и удовольствие с ней беседовать долгие-долгие часы. Она была очень интересным человеком, уникальным. В одной из своих работ она примерно так и написала: Я, Наталья Бехтерева, академик, доктор медицинских наук, всю жизнь посвятила исследованию мозга, прихожу к выводу, что без участия высшей силы создать такое уникальное явление, как человеческий мозг, невозможно. Вот вам ответ.
Как нейроны рождают вообще принцип мышления, как он преобразует одно в другое: она дошла до самых тонкостей, и – нет, не работает.
– Вы упомянули Владимира Путина – возник вопрос. Какое лично у Вас к нему отношение сейчас? Вы дружите?
– Отношусь нормально, позитивно. Путина избрало большинство населения страны. Кстати, если интересно, я еще раз к этой теме вернусь, потому что те люди, про которых вы спрашивали – готов ли я с ними сотрудничать – они же не признали результаты выборов Президента. И дело в том, что, как вы помните, я тоже был кандидатом и занял “почетное” последнее место. Я, может быть, тоже не рассчитывал, что буду последним. Понимал, что Путин выиграет, но я считал, что так я буду продвигать идеи своей партии. В какой-то степени у меня это получилось, хотя, конечно, результат меня не устроил.
Я специально организовал свой собственный exit poll. Не чей-то, а собственный. И согласно моим данным, Путин получил где-то 56-58 процентов, он не получил 63%. Такой результат вышел за счет Чечни, Мордовии, Тулеева – все это мы проходили. Это не путинский exit poll, это не ФОМ, не ВЦИОМ, это я проводил. И я понимаю, что он в первом туре выиграл. И честно говоря, мы с ним даже на эту тему не говорили: обижается он или нет на то, что я сомневаюсь в его 63%. Если качественный exit poll, а у меня был качественный, то отклонения составляет где-то 3%. То есть либо 53%, либо 59%: 63% нет. Но и ниже никак – большинство граждан Российской Федерации, нравится это кому-то или не нравится, выбрало Путина.
Когда я работал в Совете Федерации, я входил в состав Совбеза, и, конечно, мы часто встречались. Сейчас встречи не слишком частые, но, когда у меня накапливается определенное количество вопросов, я прошусь на прием – принимает. И, кстати, вопросы эти самые насущные, потому что страна большая, проблем много, часто требуется государственное вмешательство. Люди обращаются – не только жалуются на то, что что-то плохо, но и, наоборот, делятся своими идеями, многие из которых хорошие. Естественно письма, которые люди пишут Президенту, оседают где-то там, и многое не доходит. А когда я прихожу, Владимир Владимирович знает, что его ждет: у меня такая вот папка в руках большая, он вздыхает тяжело, говорит: “Давай, что там у тебя”. Я показываю, рассказываю, он резолюции накладывает. Поэтому отношения рабочие, нормальные.
Но вы вот сказали, что мы дистанцируемся от “Единой России”, это наш главный оппонент. Это профсоюз бюрократов, как я их ласково называю, это самое главное зло сегодня в стране. Я говорю не о них как таковых, а об их монополизме.
Вот сидят люди, которые дают инструкции, мол, как хотите, так и нарисуйте нам такой-то процент. Им отвечают, что, мол, максимум 30%. Им повторяют, мол, ничего не знаю – рисуй, как хочешь. Потом, когда такой начальник сидит и читает уже официальный отчет, он искренне рад (ладно бы, если бы они были бы все такие циники, мол, вот мы нарисовали себе – так нет!). “Да ты что?” – говорят. – “Ты посмотри, как нас поддерживают! Мы вообще такие замечательные!” Очень смешно. О какой поддержке они говорят? Если бы была поддержка “Единой России”, зачем они бы пошли вот на это изменение пропорции депутатов? Ребята, вы чего, вас же поддерживают!
Навскидку назову сразу три позиции, по которым мы с Путиным абсолютно четко не согласны и спорим. Первая – это прогрессивная шкала подоходного налога. Я – за прогрессивную шкалу подоходного налога, Владимир Путин – нет, будет плоская шкала. Вторая – это вступление в ВТО. Мы были категорическими противниками вступления России в ВТО. Третья – это пенсионная система. Мы считали и считаем, что пенсионная система несправедлива. Он так не считает.
Это только три таких положения, на самом деле их гораздо больше. Я это говорю публично. И это не мешает мне поддерживать другие какие-то его действия. Вот, согласитесь, если бы не инициатива Путина по Сирии, там все давно бы уже грохотало, и непонятно, что было бы. Тут естественно мы поддерживаем его. И когда у нас шло заявление в Госдуме по этой проблеме, все фракции проголосовали и были солидарны – в данном случае мы все четко поддерживаем внешнюю политику нашего президента. Но в то же время, когда дело касается социальных проблем, политической реформы или, допустим, реформы МВД, мы сразу говорим, что ерунда это полная – от переименования ничего не изменится. Мы-то предлагали создать муниципальную милицию общественной безопасности. А Федеральная полиция занималась бы уголовными делами. Мы предлагали начальников муниципальной милиции общественной безопасности избирать населением – чтобы они не перед министром отчитывались, а перед вами. Участковых милиционеров – тоже населением, чтобы и его все знали в лицо. Если бы приняли наше предложение, в итоге была бы совершенно другая ситуация.
У нас сейчас с Путиным нормальные, хорошие, товарищеские отношения. Вот и все. Дело в том, что правду говорить легко и приятно. Вот я прихожу к нему и рассказываю про эти письма. Ну а кто ему еще об этом расскажет? Может, кто-то расскажет, но я-то вижу, что люди пишут и зачастую не получают никакого ответа. А после того, как расскажешь президенту о проблеме, какие-то шевеления начинаются.
Приведу пример. Прошлой осенью в Петропавловске-Камчатском пришел я на Петропавловскую верфь, где ремонтируют корабли. Там все выглядит так, как в блокадном Ленинграде: все разрушено, как после бомбежки, холод, голод. Вот там был такой вид. Но меня что потрясло: огромный Камчатский залив, стоят четыре плавучих дока. Владельцы этих доков – частные компании. Они год не платят зарплату. Рабочие, которым приходится выходить на смену сутками и откачивать воду постоянно, трудятся все это время. Потому что если этот док затонет, то к городу не подплывешь. И представляете: вот эти рабочие днем и ночью посменно приходят и без зарплаты трудятся, потому что понимают, чем грозит ситуация Петропавловску-Камчатскому. Это их работодателю, который где-то на Канарах прохлаждается, наплевать на город, на Россию, а людям не наплевать. Они трудятся самоотверженно – иначе и сказать нельзя.
Так вот, я пришел к Путину и доложил об этой ситуации. Там, разумеется, по башке кому-то дали, и дело закрутилось. Потому что оттуда, с Камчатки, нужно Президенту лично донести информацию, и тогда что-то будет. Вот так у нас вся система работает. Что там с губернатором, я не знаю – спит он или что. Самое главное, что формально получается все нормально. Ведь это частная собственность, и государство как бы не должно вмешиваться в ситуацию, но из-за всего этого может возникнуть проблема, которую придется решать уже государству.
– Сергей Михайлович, вопрос немного жесткий, но очень актуальный, мне кажется. Под стенами Думы недавно стояли академики РАН, которых не устраивал закон о реформе науки. Здание Госдумы и депутатов охраняли от ученых усиленные отряды полиции. Ведущих ученых полиция просто не подпустила к зданию парламента. Я знаю, что ряд депутатов, в частности от СПРАВЕДЛИВОЙ РОССИИ, предлагал впустить кого-то из ученых в зал заседаний, но это решение было заблокировано “Единой Россией”.В обществе сложилось очень негативное отношение к депутатам Государственной Думы. Как Вы к этому относитесь? И зачем нужна в Думе оппозиция, которая ничего сделать не может?
– Начнем с того, что в этот день, когда приходили ученые, меня не было в Москве. Я по поручению Нарышкина был в Финляндии в командировке на 150-летии финляндского парламента, который – напомню – стал парламентом по указу Александра Второго. На заседании парламента Финляндии присутствовали президент страны, много почетных гостей. А началось все это с торжественного исполнения гимна “Боже, Царя храни”. Честно говоря, было очень приятно. Фанфары и что-то знакомое и забытое. Мы с послом переглянулись, всем было очень приятно. Так вот, если бы я был здесь, я бы вышел к академикам. Я своей волей провести в здание не могу, но я бы вышел и поддержал бы, потому что я их понимаю. Они радеют за науку. Это с точки зрения ответа на такую ситуацию.
По поводу отношения. Никогда позитивного отношения к Госдуме в частности и к власти в целом, в новейшей России не было вообще. Человек не понимает, что это такое Госдума. Люди какие-то бегают по рядам, кнопки нажимают, пустой зал, зарплаты огромные. Но зачем они такие нужны?
По поводу оппозиции. Помните, было предложение сдать мандаты? Допустим, фракция КПРФ, фракция “СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ” сдали бы мандаты. Но ЛДПР не сдала бы мандаты никогда. Сейчас одиозные законы все равно продавливаются “Единой Россией”, но с боем, люди видят, как это происходит, они видят, что мы боремся. Если бы остались только эти фракции, люди бы узнавали о случившемся по факту, даже не из газет – был бы беспредел полный. Тот же закон по реформе РАН, если бы не было нашей фракции, его бы приняли в первом варианте, и Академия была бы ликвидирована. Сегодня ликвидации как таковой нет.
И вот если бы не было оппозиции, было бы именно так. Более того, внося свои законопроекты, которые в большинстве своем отклоняются, мы эти идеи продвигаем. Например, пять лет назад мы предлагали инициативу, нас после этого называли популистами, а сегодня ее вносит на рассмотрение “Единая Россия”. Пожалуйста, нам не жалко.
Но есть один очень важный момент: “Единая Россия” – это не самостоятельная фракция. Я называю их партией бюрократов, кто-то называет их партией жуликов и воров.
Два миллиона жуликов не может собраться, там есть вполне приличные люди, в том числе среди депутатов, есть умные, совестливые, с очень хорошей биографией, но на них больно смотреть: они как телята в стойле, им сказали, как надо голосовать, они голосуют. Хотя я вижу, что им не хочется, они поступили бы иначе, но есть партийная дисциплина, депутатский мандат, который дала им партия “Единая Россия”.
По той же Академии наук только один проголосовал “против”. Они делают то, что им прикажут из Белого дома, потому что Медведев – лидер “Единой России”. А мы имеем другую точку зрения и даем им аргументы, чтобы они могли задуматься и иногда хоть что-то скорректировать. Конечно, большими успехами мы похвастаться не можем, но кое-что все же удается сделать. И, может быть, вот в таком коротком односессионом режиме что-то сделать не получается, но когда весь созыв пройдет – пять лет, присутствие оппозиции будет заметно. Когда мы будем отчитываться перед избирателями, мы скажем, мол, смотрите, вот такой закон мы затормозили, такой-то изменили, а вот эту инициативу мы все-таки продвинули, и она прошла.
Мы называем свою фракцию самой профессиональной, и это действительно так, потому что она собрала больше всего настоящих профессионалов, которые разбираются и в бюджетной системе, и в экономике, и в пенсионном вопросе. Поэтому говорить о том, что мы бесполезны, неправильно, так как это не соответствует действительности.
– Разбавлю политическую беседу. Вы – представитель такой романтической профессии – геолог. Не скучаете по геологическим экспедициям?
– Скучаю. Более того, когда есть возможность, хожу в экспедиции.
– Пополняется Ваша коллекция минералов? За Вашей спиной я вижу несколько экспонатов.
– Когда я передавал музею (несколько лет назад С.Миронов передал коллекцию минералов в дар Государственному геологическому музею им.Вернадского. – Примеч. РБК) свою коллекцию, я попросил внести в договор дарения один хороший пункт. Он заключается в том, что даритель имеет право пополнять свою коллекцию. Сейчас после экспедиций в стадии оформления находятся несколько экспонатов.
Этот музей относится, кстати, к Российской академии наук, и там все на научной основе. Если я принес образец, я обязан рассказать, где я его нашел, когда я его нашел. Сотрудники делают его анализ, описывают его. Так я, например, дарил кусок челябинского метеорита. В настоящее время ученые ведут проверки, действительно ли это тот самый челябинский метеорит. Я-то это знаю: мне его подарили специалисты, которые профессионально занимаются метеоритами. Они очень быстро организовали его поиск и передали осколок мне, потому что знали, что я не оставлю метеорит себе, а передам его в музей, государству. Всего у меня в коллекции четыре или пять метеоритов из разных стран присутствуют. Сейчас челябинский метеорит в музее оформляют, скоро он появится в экспозиции.
– За последние годы в сфере геологии произошло много разных изменений: в 2011г. была создана “Росгеология”, функция которой до сих пор не совсем очевидна.
– Начнем с того, что в “Росгеологии” уже больше года отсутствует руководитель, что абсолютно недопустимо. Главная проблема российской геологии – отсутствие профильного министерства. Если геология в целом дает почти половину дохода в бюджет, как-то странно, что у нас есть Министерство природных ресурсов, которое занимается водой, рыбой, лесом и заодно нефтью, газом и другими полезными ископаемыми.
Никакая частная компания не будет проводить первичную геологическую съемку. Они берут старые фонды, то есть то, что уже наработано геологами, ищут, берут в лицензию участки, вкладывают деньги в доразведку, но не более того. Но только государство может позволить себе и обязано системно изучить недра, провести металлогению, сделать мощную геофизику и понять: ага, вот здесь – уран, здесь – нефть, здесь – золото, здесь – железная руда, здесь – алмазы и так далее. Вот это сейчас не делается и не будет делаться, потому что нужно профессиональное министерство геологии, возглавлять работу которого будут геологи и геофизики с соответствующим образованием и опытом работы. Не менеджеры, которые умеют управлять финансовыми потоками и ничего (хотел сказать непарламентское выражение, но вот уже сделал оговорку – остыл) не понимающие в тех предметах, которыми они руководят.
Мы же видим сегодня, что в авиационные компании приходят люди, которые не понимают, как самолеты летают, и управляют со всеми вытекающими последствиями, и управляют отраслями и министерствами те, кто не имеет даже профильного образования.
– Реформа Академии наук ведет к такой же ситуации?
– Да, здесь то же самое. Но так не бывает. В фашистской Германии наука была ликвидирована, и все – ее до сих пор восстановить не могут. Ломать – не строить. Поэтому, конечно, возвращаясь к геологии, главная проблема – отсутствие профессионального управления и профильного органа, который бы управлял всей геологией России.
– Сергей Михайлович, и напоследок расскажите, что читает и какую музыку слушает главный справедливоросс Госдумы?
– В машине у меня очень много дисков бардов. Во-первых, конечно, Высоцкий, Розенбаум, Визбор, Клячкин, Кукин – все мои. Кстати, был я в Якутии по поводу выборов и ехал по Амуро-Якутской магистрали. Дело в том, что много лет назад, когда я был еще студентом, я там проехал. Есть такая присказка: больше газу, меньше ям – так работает АЯМ. Там такая дорога, что кочка на кочке. И в машине у водителя оказался диск, записанный в Хабаровске, “Лучшие современные барды”. К счастью, я там услышал и Высоцкого, и Розенбаума, и Кукина, но столько абсолютно не знакомых фамилий и песен там было! Много лабуды (шансона приблатненного), но были и очень интересные вещи. А в целом слушаю я либо бардов, либо классику.
Если я не работаю с документами, а просто еду, в окно смотрю, тогда я слушаю бардов. А если нет – то играет что-то из классики. По поводу книг. Последнее, что я прочитал – это продолжение “Похороните меня за плинтусом” Павла Санаева – “Хроники Раздолбая”. С удивлением обнаружил, что будет еще продолжение, потому что, судя по “Хронике Раздолбая”, там все только начинается. Эта книга, кстати, очень интересна и, на мой взгляд, не совсем обычна, с элементами фэнтези: у героя внутри регулярно звучит голос Бога, который ему подсказывает. Любопытно. А сейчас с большим удовольствием перечитываю “Черный обелиск” Ремарка.
Источник: ИА "Росбизнесконсалтинг". - 08.10.2013
