29 января 2003
– Сергей Михайлович, чуть больше года назад вы заняли кресло третьего лица в государстве. Вы изменились с тех пор как человек, как политик? “Третьим лицом” себя ощущаете?
– Миронов образца декабря 2001 года и Миронов в январе 2003-го – это во многом два разных человека. К счастью, особенно ни от чего отказываться и отрекаться не пришлось. До этого я уже был в политике со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями – отсутствием времени на друзей, и т.д.
Все, что творится в Совфеде, начиная от курилки (лично ходил с инспекцией, дал задание, чтобы там поставили телевизор) и заканчивая законодательной работой, у меня под контролем. Что касается законотворчества и законодательства – нам еще пахать и пахать.
Ощущаю плечо коллег, мне легко работается, и это тоже за год пришло. Чего греха таить – меня плохо знали, я многих не знал. Сейчас я знаю, на что способен каждый сенатор. У меня выработался более строгий подход к кадрам. Требования должны быть действительно высокими и к членам команды, и к тем, кто им помогает. Иногда даже принимаю не очень популярные решения. Но приходится идти и на это.
– Это вы о грядущих кадровых изменениях? Говорят, вот комитеты и комиссии собирались ликвидировать…
– Никаких планов по ликвидации комитетов или комиссий у меня нет. Другое дело, что до конца не распределены полномочия между рядом комитетов и комиссиями.
– Команду сформировали или по-прежнему ощущаете себя “чужаком”?
– Нет-нет, сформировалась команда единомышленников. И, кстати, до боли обидно, когда вдруг ни с того ни с сего члена команды губернатор или заксобрание ни за что ни про что “удаляет с поля”. Очень жаль, если в регионе не знают, как он тут на федеральном уровне работает, “отпахивает” для региона. В таком “футболе” играющим тренером быть трудно.
– Что-нибудь новое про собственную страну вы узнали за этот год?
– Проблемы в стране были и будут: где тонко, там неизбежно рвется. Если каждый день говорить, что мы живем плохо, – руки опускаются. Пора поднимать дух нации, учиться испытывать гордость за то, чего мы за эти 10 лет достигли. Я понимаю, что многие люди живут бедно. Но я поездил по стране, и больше всего меня поразили выросшие в 20-30 километрах от городов добротные дома, коттеджи. Строительство идет интенсивными темпами не только в районе Рублевского шоссе. Я не предлагаю всем обрядиться в розовые очки, но надо стремиться жить положительным.
Сейчас студентов стало больше, чем в советское время, а об этом мало кто знает. Высшее образование вновь стало престижным. Нужны не бритоголовые братки, а программисты, люди, востребованные в совершенно новых специальностях. Государственная монополия на законное образование постепенно стала неизмеримо важнее, чем монополия на законное насилие. Культура, в рамках которой людям удалось получить образование, для них самое драгоценное приобретение. На мой взгляд, именно культура становится естественным хранилищем политической законности. Культура и политика должны неким образом совпасть в облике нового государства.
– И как, движутся в сторону совпадения?
– В современном государстве должны существовать механизмы защиты личности от угроз ее морального и нравственного разрушения. В России таких механизмов нет. Социологи неоднократно констатировали: большинству российских граждан непонятна экономическая и социальная политика властей, в повседневной жизни гражданин предпочитает не иметь дело с властью. Но забыть о государстве можно только на сытый желудок. При серьезных экономических и политических потрясениях верховная власть часто оказывается последним или единственным ресурсом общего спасения. Общество возлагает на государство решение большинства социальных задач, но качество государственной мысли пока крайне низко. Мы никак не можем разобраться, то ли не сходить с позиций “великости”, то ли, отставив философию, выстроить работающую вертикаль административной власти.
– Вы стали победителем в номинации PR-персона года премии “Серебряный лучник”. Что, понятия “политик” и “пиар-персона” уже у нас совпадают? Или вы себя ощущаете политиком и “пиарщиком” одновременно?
– Как политик я публичен и не могу не взаимодействовать с обществом. Если люди, профессионально занимающиеся общественными связями, считают, что у какого-то политика это получается, то такая оценка моего труда, конечно, радует. Но я никогда не ставил задачи осознанно заниматься именно этой составляющей. Прежде всего я политик, а не “персона” для пиара.
– Многие про вас, депутатов и сенаторов, рассуждают так: ничего путного они сделать не могут, у них европейская зарплата, европейская жизнь, и законы они пишут для себя. А не всей остальной страны, которая живет по-другому.
– Нынешним сенаторам и депутатам очень далеко и до европейской парламентской зарплаты в частности, и до европейских условий в целом. Хотя мы понимаем: когда стране в целом не до жиру, то и не надо нам претендовать. Но вопросы, которые касаются каждого гражданина, – проводить в стране ту или иную реформу или каким будет проезд на железной дороге – решают в Федеральном собрании. И дело тут не в дешевизне или дороговизне содержания представителя парламента. В Европе не задаются вопросом, зачем нужен парламентарий – значимость этого органа власти для них очевидна. Поэтому там активнее проходят и избирательные кампании. У нашего общества еще не сформировалась потребность в законодательной власти. Но это во многом из-за того, что наш парламентаризм очень молод. Однако часть вины лежит и на СМИ. Я понимаю, что намного веселее писать о том, как кто-то облил кого-то соком, а не о принятии закона, который изменит жизнь населения, поменяет правила игры для бизнеса. Но в конечном итоге именно о законодательных изменениях людям знать важнее, да и полезнее.
– Вы прибыли в Москву из Питера, избраны в сенат от питерского заксобрания и сохраняете теснейшие связи с городом. Насколько политический стиль там отличается от московского?
– Не думаю, что есть какой-то особенный московский или питерский стиль. Есть два не похожих друг на друга города. Конечно, есть отличия в менталитете, манере общения, манере подачи информации. В Москве все более жестко, прагматично. На уровне политических команд я не вижу никакого соперничества. Это все больше выдумки, не знаю, зачем об этом вообще пишут. Каждый работает на своей должности, неважно, откуда он – из Питера, Москвы или с Урала. Не соответствуешь, значит, тебя просто заменят.
– А вы сейчас московский, питерский, российский?..
– Я остаюсь питерским, потому что это моя родина.
– Как вы считаете, новая российская политическая элита уже сформирована, действует? Или над этим еще надо работать?
– Нужно делать акцент не на элитность. А на то, чтобы действительно лучшим представителям общество доверяло принимать управленческие решения, которые скажутся на улучшении жизни народа, и они – лучшие представители – готовы были бы нести за это ответственность. Если же просто по должности занимаешь высокий пост, а тебя не воспринимают, то это говорит о том, что человек либо не на своем месте, либо здесь есть какие-то пробуксовки. Момент ответственности представителей политической элиты перед обществом должен быть. И должно быть четкое понимание, каким образом общество может воздействовать на человека, который не оправдал надежд.
– За этот год вас чаще всего критиковали за упорное желание комментировать практически все мало-мальски значимые события, происходящие в стране и за ее пределами. И… скажем так, за излишне неформальный для политика вид.
– По поводу внешнего вида, на вкус и цвет, как говорится, товарищей нет. Но я не собираюсь ничего менять в своем облике. А что касается реакции на события… Не считаю, что моя открытость – недостаток для публичного политика. Он должен быть открыт и для общества, и для прессы, и для критики.
– Говорят, вы с детства очень любите “Лезвие бритвы” Ефремова. А вам лично приходилось ходить по лезвию?
– По битому стеклу и по лезвию бритвы не ходил.
Наталья РАТИАНИ
Сергей Миронов: “Я остаюсь Питерским”. //”Известия” (Москва).- 29.01.2003.- №015.- c.4
