3 марта 2004
42-я статья Конституции Российской Федерации четко гарантирует нашему народу право на благоприятную окружающую среду, право на достоверную информацию о ее состоянии, право на возмещение ущерба, причиненного здоровью или имуществу граждан экологическими нарушениями и преступлениями. Однако права эти практически не соблюдаются. Что тому виной? Плохие законы? Равнодушие чиновников? Пассивность граждан, не добивающихся их соблюдения?
Об этом наш разговор с председателем Совета Федерации РФ, кандидатом на должность президента России Сергеем МИРОНОВЫМ.
– Сергей Михайлович, как вы оцениваете работу правительства в области экологической безопасности страны?
– На мой взгляд, в этом направлении делается слишком мало. Сегодня на 15 процентах территории Российской Федерации, где проживает около 60 процентов населения страны, обстановка не соответствует нормам экологической безопасности. Разработанная ведущими учеными-экологами страны и одобренная правительством уже более года назад Экологическая доктрина практически не воплощается в жизнь, что негативно сказывается не только на состоянии окружающей среды, но и на здоровье наших людей. Но ведь иначе и быть не может, потому что план реализации Экологической доктрины утвержден приказом Министерства природных ресурсов. То есть внутриведомственным документом, который обязателен к исполнению только для самого МПР.
И не обязателен для правительства и других министерств и ведомств. Хотя при разработке и принятии Экологической доктрины предполагалось, что это будет общегосударственный документ – “сквозной” для всего правительства.
Трудности решения экологических проблем страны усугубляются тем, что в 2000 году Государственный комитет по охране окружающей среды был упразднен, а его функции были переданы МПР – ведомству, отвечающему за природопользование и одновременно являющемуся природопользователем. Первое, что сделало министерство, – под предлогом сокращения управленческого аппарата резко сократило природоохранные службы. Разумеется, это не усилило работу по охране окружающей среды.
– То есть совмещение двух противоположных функций в одном министерстве показало свою неэффективность?
– Разумеется. Например, за последние три года не создали ни одного нового заповедника. А ведь у нас в советское время каждый год создавалось по новому заповеднику. Они создавались даже после распада СССР. Потому что заповедники – это своеобразные экологические резервуары нетронутой природы, если угодно, оазисы полноценной жизни, которую так важно сохранить для будущих поколений. Но такие вещи, по-видимому, совсем не интересуют наших природопользователей “в законе” и их министерство. Такое мнение уже давно сложилось и у широкого круга экологической общественности, и у тех, кто трудится на ниве охраны и защиты природы, и у тех, кто борется за здоровье нации.
– То есть, на ваш взгляд, нужно более четкое разграничение полномочий в области охраны окружающей среды и использования природных ресурсов?
– Нужно законодательно разделить в структуре исполнительной власти функции охраны окружающей среды и управления природопользованием. Основными заботами государственного органа охраны окружающей среды, который надо сформировать заново, должен стать экологический контроль объектов природопользования, экологическая экспертиза проектов природопользования и экологический аудит. Основным показателем работы государственного органа охраны окружающей среды должно быть следующее: если охранные нормативы соблюдаются – орган работает хорошо, если не соблюдаются – плохо. Все должно быть ясно и понятно – и чиновникам, и остальным гражданам.
– Говоря об экологии, нельзя не сказать о волнующей всех гигантской проблеме загрязнения атмосферы городов автомобильными выхлопами?
– Острота этой проблемы растет даже не с каждым годом, а с каждым днем. Наше население стремительно урбанизируется, автомобилей на улицах все больше, и загазованность городов становится источником основных смертельных заболеваний – сердечно-сосудистых и онкологических. Экологически вредный транспорт представляет собой настоящую “бомбу”, которая взрывается в наших городах каждый день, вызывая “кислородное голодание”.
Что же делать? Прежде всего законодательно ввести стандарт экологического соответствия для двигателей внутреннего сгорания и обеспечить механизм его постепенного внедрения. Причем механизм должен быть защищен от возможности проникновения в него коррупции. Это, с одной стороны, не позволит нанести еще один удар по нашей автомобильной промышленности, а с другой, не допустит появления дополнительной статьи наживы для разнообразных “оборотней в погонах”. Очистить города можно лишь чистыми руками.
– Как вы относитесь к спорам вокруг ратификации Россией Киотского протокола?
– Вопрос этот достаточно сложный. Причем зависит от того, какая погода на дворе. Летом россияне обычно считают, что протокол необходимо ратифицировать немедленно, зимой – что это нам совсем не нужно. Но если же говорить серьезно, то история вопроса такова. Человечество в какой-то момент осознало, что экологическая катастрофа в случае непринятия отдельными государствами ограничений в экономике неизбежна. Это привело к подписанию в 1992 году рамочной Конвенции ООН об изменении климата. Суть конвенции: государства-участники должны были к 2000 году снизить уровни выбросов парниковых газов и довести их до уровня 1990 года. И тем самым добиться стабилизации концентрации парниковых газов в атмосфере на относительно безопасном уровне.
Дальнейшее развитие событий показало, что взятые обязательства оказались непосильными для многих стран – они просто не готовы к внесению кардинальных корректив в свою экономику. Необходимы были уточнения взятых государствами обязательств, что и осуществилось принятием Киотского протокола в Японии в декабре 1997 года.
Взвешивая все “за” и “против” ратификации Россией Киотского протокола, нужно принимать во внимание целый ряд аргументов и фактов.
Киотский протокол впервые может ввести рыночные отношения в сферу охраны окружающей среды. Страны-участники протокола, которые к 2008 году не превысят установленные для них пределы выбросов, а уменьшат их количество, получат возможность продавать другим странам, превысившим свои допустимые уровни, права на разницу этих выбросов.
Для многих государств, не готовых к корректировке своей экономики и проведению модернизации промышленного производства, покупка квот может оказаться единственной альтернативой.
Уникальность положения России определяется спадом промышленного производства после 1990 года. Получается, что наши обязательства на сегодняшний день уже выполнены: выбросы парниковых газов не превысили в 2000 году 70 процентов от уровня 1990 года. Иными словами, Россия имеет “мягкие” обязательства, из которых следует, что от нас не требуется снижать выбросы ниже уровня 1990 года, но мы и не имеем права их превысить с 2008 по 2012 год. А вот США, имеющие максимальную долю обязательств по этому соглашению, после прихода администрации Дж. Буша отказались от ратификации документа.
– Возможен ли практический эффект для России от ратификации Киотского протокола?
– Есть много доводов “против” поспешного подписания протокола.
Во-первых, существуют разногласия по оценкам различных выбросов в атмосферу. Кроме того, степень вероятности климатического прогноза недостоверна, то есть прогноз недостаточно определен и ясен.
Во-вторых, выполнение условий Киотского протокола неизбежно потребует введения серьезных ограничений для экономики России, которые в будущем могут существенно ограничить ее рост.
В-третьих, в настоящее время в России нет жизнеспособной системы учета и контроля выбросов. Нет и системы инвентаризации выбросов, их большая часть измеряется не непосредственно “из трубы предприятия”, а рассчитывается балансовым методом.
В-четвертых, Киотский протокол не учитывает роль России как международного экологического донора. Ведь российские леса поглощают огромное количество СО2 и других парниковых газов, выделенных в других, менее “зеленых” странах.
В-пятых, по мнению большинства компетентных и политически неангажированных ученых, СО2 и другие парниковые выбросы вообще не влияют на изменение климата в глобальном масштабе. Относительное же потепление связано с климатическими мегациклами, а не с деятельностью человека.
Таким образом, сегодня для России наиболее целесообразна собственная “зеленая политика”, борьба с гибелью лесов, опустыниванием, рациональная деятельность в области водопользования, альтернативная энергетика. Это и будет реальным вкладом России в экологическое оздоровление Земли. Для этого, кстати, нам и нужен самостоятельный государственный орган охраны окружающей природной среды, о котором я уже говорил.
– Вы упомянули о глобальном экологическом донорстве России и возможности каких-то компенсаций за него. Насколько реальны и значительны такие компенсации?
– Сейчас много говорят о глобализации, включающей в себя и вопросы экологии. Россия занимает ведущее место в поддержании глобального экологического баланса. Ее лесной фонд – крупнейший эмитент кислорода, поглотитель вредных выбросов других экономик, в частности, европейских. Россия имеет право требовать признания этого обстоятельства и определенных компенсаций. Я не хочу сказать, что мы просто должны просить денег – сегодняшние мировые взаимоотношения сложнее денег. Существует проблема российского внешнего долга Парижскому клубу кредиторов, Мировому банку, МВФ. Думаю, часть этого долга могла бы быть конвертирована в обязательства России по лесовосстановлению, созданию новых обширных особо охраняемых территорий, в том числе и в приграничных районах, мероприятиям по поддержанию чистоты естественных бассейнов пресной воды, имеющих мировое значение. Я не предлагаю ничего совершенно нового и экстравагантного. Например, половина внешнего долга Польши была конвертирована именно таким образом. У России объективных оснований для подобных переговоров значительно больше, чем у Польши. Наши возможности таковы, что в реализации их заинтересована вся планета.
Источник: ("Литературная газета" (Москва) -03.03.2004.-№009.-с.3)
