Октябрь на века или "день умолчания"?

9 ноября 2007

К 90-летию Октябрьской революции и в связи с дискуссиями о событиях 1917 года.

Полемика, естественным путем развернувшаяся в обществе, в том числе на страницах “Московских новостей”, принесла свои плоды. Этой осенью день Великого Октября не удалось замолчать, переключив внимание общества на наспех придуманный День народного единства, удобно назначенный на соседнюю дату. 90-летие Октябрьской революции – не проходная дата. При всех самых разных толкованиях тех далеких событий это факт нашей истории, который глубоко укоренен в народном сознании и не теряет своей значимости, даже отодвигаясь во времени.

В книгах и статьях о революции последнего времени очень подробно отражена фабула событий осени 1917 года, но их исторический смысл и значение подается или в виде завуалированного пересказа советской версии, напичканного самыми дремучими штампами, или вариациями на тему скверны коммунизма.

Как известно, между двумя крайними точками зрения лежит не истина, а проблема. Вот в этой проблеме и надо разобраться. Без панегириков и проклятий в адрес большевиков, тем более что вряд ли по силе эмоционального воздействия можно превзойти, с одной стороны, “Краткую историю ВКП(б)”, с другой – бунинские “Окаянные дни”.

В конце августа этого года в зарубежной печати прошла серия публикаций, приуроченная к трагическим событиям семидесятилетней давности – началу массовых репрессий. Все их можно объединить под общим модным заголовком “Сталин. Перезагрузка”. Если до этого целых пятнадцать лет (с момента окончания холодной войны) Октябрь снисходительно оценивали как “трогательное величие безумного народа”, то в этих публикациях вся история Советского Союза сводится к одному – к ужасу.

К сожалению, этот мрачный юбилей 1937 года внутри страны прошел почти незамеченным. Если не считать нескольких передач и публикаций, отразивших все те же полярные точки зрения. В одних утверждалось без тени сомнений, что русскую историю советского времени творили авантюристы, убийцы и воры, в других Сталин предстает этаким “добродушным дядюшкой” (“Сталин, live”, многосерийный фильм на НТВ).

Вряд ли оценка российской истории в понятиях прикладной психологии и клинической психиатрии может дать необходимые ответы. Правда, таким историческим продуктом легко торговать. Им и торгуют по сходной цене.

Посещение Владимиром Путиным Мемориала репрессированных в Бутово, конечно, стало важным шагом в фиксации объективно-государственного и цивилизованного подхода к оценке событий 1937 года, но вряд ли слова президента, произнесенные 30 октября, успокоят страсти, по-прежнему бушующие в умах противоборствующих хулителей и ревнителей Сталина.

Иногда кажется, что если бы новейшую историю страны можно было отменить волевым решением, то в 1990-е годы ее наверняка бы отменили, оставив лишь несколько “славных имен” для нужд художественного творчества. Но революция в Октябре – это тоже Россия, настоящая Россия, с подлинными Лениным и Сталиным, Троцким и Бухариным, с трагической коллективизацией и победной индустриализацией, нравится это кому-то или нет.

Несколько лет назад наше общество устами президента признало, что распад Советского Союза был величайшей геополитической катастрофой XX века. В этом году надо было бы набраться мужества и сделать еще один шаг к примирению с прошлым – признать выдающуюся роль Октября в российской и мировой истории.

Исторической неизбежности не бывает, альтернативы возможны всегда. Однако есть все основания утверждать, и об этом говорят многие историки, что приход к власти большевиков был не случаен, более того, это был наиболее вероятный выход из той кризисной ситуации, в которой оказалась страна осенью 1917 года. Надеюсь, что это утверждение со временем станет аксиомой.

Не большевики расшатали устои российского государства. И не они распространяли апокалиптические мечты о грядущих потрясениях. До этого революцию в России ждали сто лет, со времен декабристов, о чем свидетельствуют не только историки, но и русская литература. Все революции сначала происходят в умах и сердцах, а уже потом на улицах. Павел Милюков, находясь в эмиграции, писал: “Раньше, чем стать большевистской, Россия созрела для большевизма”.

Сбылось то, что предсказывал Герцен, Чернышевский, Лавров, которые еще в XIX веке предупреждали: время не терпит, и лучше имущим классам уплатить свой вековой социальный долг народу без задержки.

Не большевики, а именно Временное правительство освободило подданных империи, ставших под ружье, от клятвы “Богу, Царю и Отечеству”, открыло солдату и матросу, бывшему крестьянину право проявить свои анархически бунтарские инстинкты.

В статье к восьмилетнему юбилею Февральской революции бывший член правительства Колчака Николай Устрялов метко заметил, что “февраль мог быть только увертюрой или эпилогом. В нем не было собственного содержания”.

Да, большевики использовали силу толпы в своих политических целях, но они и подняли толпу до уровня народа, что дало им возможность превратить октябрьский переворот в подлинно социальную революцию.

Что касается тех идей, во имя которых была совершена революция, то они “бродили по Европе” в течение двух предшествующих веков. Социализм существовал до марксизма.Были утопии, Парижская коммуна, первые социал-демократические партии, Коммунистический интернационал. В России – “Народная воля”, “Черный передел”, “Союз борьбы за освобождение рабочего класса”. Начало большевизму положил маленький съезд в Минске в марте 1898 года, в котором участвовали всего девять человек.

Очевидно и то, что большевики победили в открытой борьбе, а не с помощью технологий одурачивания или исключительно за счет организаторских способностей и тактического гения своего руководства. Начиная с апреля 1917 года каждый ход на политической шахматной доске был в пользу большевиков, оправдывал самые смелые их расчеты. Хотя никто из них тогда еще не знал, “откуда должно взойти солнце социализма”.

Корабль российской государственности попросту начал тонуть. Очень красноречиво писал об этом лидер кадетов Владимир Набоков: “Была какая-то странная вера, что все как-то само собой образуется”. Партии, входившие в Прогрессивный блок Государственной думы 4-го созыва, либералы, центристы, которые, по сути, и свалили царя, попросту ждали, что большевики, самонадеянно заявившие, что “есть такая партия”, сломают себе шею. Но они удержали власть, сохранили страну, справились с анархией и бандитизмом. В то время как правительства белогвардейских республик, созданные в период гражданской войны и выдвинувшие лозунг “Диктатура ради демократии” (кадетская формула в Омске), продолжали тонуть в рефлексии, спорах и резолюциях.

В чем причина победы одних и поражения других? Только в одном. Политика большевиков представляла жизнеспособную альтернативу. В то время как “проект февраля” в различных его вариантах был отвергнут явно, решительно и резко.

Были ли другие альтернативы? Была еще одна – правая военная диктатура. Но народ поддержал большевиков.

И победить большевики смогли именно потому, что стояли во главе подлинно народного движения.

На Западе в ту пору тоже имелись экстремистские настроения, активно проповедовалась классовая борьба, революция, социализм. Но эти идеи не нашли массовой поддержки. Именно поэтому в мае 1917 года главнокомандующий французскими войсками Петэн сумел силой остановить развал Западного фронта, восстановив смертную казнь. (Два французских полка под красными флагами двинулись на помощь рабочим, забастовавшим в Париже.) А французская элита передала власть человеку, установившему в стране диктатуру – Жоржу Клемансо. В своей первой речи в законодательной палате он так и заявил: “Я выступаю перед вами с единственным помышлением о ничем не ограниченной войне… во внутренней политике я веду войну, во внешней политике я веду войну”.

А тем временем премьер Керенский пытался уничтожить “средневековый режим немедленно и во что бы то ни стало” (из выступления Керенского в Государственной думе 4-го созыва), снимая с себя ответственность за действия других министров. А Корнилов был остановлен у стен Петрограда.

Почему Россия не вышла из кризиса путем конкуренции партийных программ или проявлением политической воли национального лидера? Почему дореволюционная российская элита, в том числе ноющая либеральная интеллигенция, расписалась в своей полной неспособности управлять государством, обществом, вообще чем-либо управлять? Вот те вопросы, на которые еще нет удовлетворительного ответа. Временное правительство оказалось просто пустым местом. Советы стали единственной представительной властью. И то, что от их имени была провозглашена Советская власть, явилось естественным ходом событий.

Элиту государства не увольняют с работы за профнепригодность – ее сметают.

Герберт Уэллс в 1920 году “вывез” из Москвы и Петрограда стойкое ощущение, что большевики были единственно возможным правительством России.

Большевики выступили как новые созидатели России, собиратели имперских земель. Как выразился по этому поводу известный монархист Василий Шульгин, белая идея переползла через фронты гражданской войны и оказалась в стане красных. Именно поэтому большевиков и поддержали представители старого режима – офицеры, инженеры, ученые.

Конечно, при анализе событий тех далеких дней победа большевиков не кажется столь уж неизбежной. Все могло сложиться и по-другому. Ленин в конце 1916 года говорил о том, что, вероятно, не доживет до революции в России. Да и потом большевики не очень-то верили в долгожительство своей власти. Остается лишь сказать вслед философам-классикам, “если, что-либо произошло в действительности, значит, для этого были достаточные основания”.
СССР просуществовал 74 года, а не 72 дня, как Парижская коммуна.

Основные советские ценности своими корнями уходят в толщу веков. Федор Михайлович Достоевский писал: “Высшая и самая характерная черта нашего народа – это чувство справедливости и жажда ее”. Октябрь и стал отчаянной попыткой российских народов вырваться из цепей холопства к социальной справедливости и свободе.

И эта попытка удалась. Документы первых лет Октября – резолюции местных органов Советской власти, наказы, речи депутатов – это кипящее море энергии, исторического творчества, идей сплочения, народовластия и гуманизма.

За всю историю России только в СССР 1960-х, 1970-х и первой половине 1980-х годов не было критической массы обиженных и обездоленных людей. Бесплатное образование, здравоохранение, престиж научного и инженерного труда, бесплатное жилье, организация взрослого и детского отдыха, досуга – все это было. В 1960-е годы СССР был первым среди развитых государств по таким параметрам, как низкий уровень смертности, преступности, самоубийств. Советские наука и культура стали подлинным феноменом мировой цивилизации двадцатого столетия.

Советское общество было соткано в том числе из различных низовых организаций, занимавшихся защитой людей. Даже профсоюзы, которые формально считались “приводными ремнями партии”, на практике часто выступали против партийных инициатив, если они нарушали права работников. А жалоба в партком имела неизмеримо больший смысл, чем обращение к нынешнему российскому чиновнику.

И лишь тогда, когда советская власть стала казенной по отношению к народу, когда был предан нравственный идеал социальной справедливости, советская Россия канула в Лету, развалившись в одночасье, как семьдесят четыре года до этого российская монархия.

Советское общество нужно прежде всего понять. Понять, где было искусственное и насильственное насаждение утопических конструкций, где – социокультурные особенности страны, а где – большой замысел и великая надежда. Понять, что взять с собой из багажа прошлого в будущее, а что оставить историкам.

Но было и другое. Став итогом революции, советская Россия развивалась не только по логике социально-экономических преобразований, но и по логике самой революции, которая безжалостно эксплуатирует человеческий материал. У нее своя мораль и свое право. Добрых революций не бывает – они сами по себе есть катастрофа, поскольку насильственная смерть становится обыденной реальностью. Любую революцию может оправдать только одно – желание порвать с Прошлым. И если по-другому никак не перевернуть страницу истории, то революция несомненно свершится.Рано или поздно.

Речь не о том, что 1929-й, 1932-й и 1937 годы – естественное звено исторической цепи, хотя, как известно, всякая революция “пожирает своих детей” и заканчивается “термидором”. Большевики, несомненно, несут ответственность перед историей. Но не за то, что они не сумели удержать власть в белых перчатках. А за жестокую войну с российским крестьянством.

Большевики не сумели остановиться “у крестьянского плетня”. Коллективизация – это не поступь социализма, а продолжение гражданской войны, которая породила культ личности Сталина и привела к неисчислимым и ничем не оправданным жертвам.

В ходе революции крестьянство пыталось реализовать свой идеал уравнительного трудового пользования землей, отдав власть в стране поддержавшим их большевикам. Принятый в декабре 1922 года Земельный кодекс СССР решал наконец земельный вопрос в духе крестьянских чаяний: практически все сельскохозяйственные земли переходили в трудовое уравнительное пользование с предоставлением свободы выбора его форм – общинного, хуторского или коллективного.

Можно было бы сказать, что одновременно с пролетарской революцией победил и крестьянский бунт, беспощадный, но далеко не бессмысленный. Однако эта победа обернулась поражением. Крестьянский надел стал частью невозвратного прошлого России. Все попытки возродить массовое фермерство, предпринятые после 1991 года, закончились ничем.

Нет никаких оснований утверждать, что без коллективизации не было бы индустриализации, о чем вещали все учебники по истории СССР советского периода. Великие события породили и великие мифы. Советские ученые оказались пленниками историографии без альтернатив. Однако именно они своими исследованиями разрушили легенду о необходимости и эффективности “сталинской модели” индустриализации. Они показали, что цели первого пятилетнего плана были достигнуты едва наполовину, причем несоразмерно дорогой ценой. Разрушение крестьянских хозяйств не только не способствовало индустриализации, но и повредило ей. Ученые увидели широкий спектр различных сельскохозяйственных и промышленных возможностей, открывавшихся перед советским руководством в конце 1920-х годов, вполне совместимых с нэпом и даже с идеей Бухарина о создании избытка сельхозпродукции для нужд дальнейшей коллективизации без насилия над крестьянством.

Очень характерна в этом смысле судьба идей Александра Васильевича Чаянова, блестящего теоретика и практика российской, советской кооперации. Первым репрессиям он подвергся уже в 1930 году, а в 1937-м был расстрелян. Но его идеи распространились по всему миру. В шестидесятые годы французы выпустили собрание его сочинений в восьми томах.

В какой-то мере отличие кооперации от коллективизации понимало и большинство тогдашнего Центрального комитета ВКП(б). По его требованию Сталин написал известную статью “Головокружение от успехов”, которая послужила основанием для нескольких судебных процессов над “левыми загибщиками”. Но было уже поздно. Как всякая гражданская война, коллективизация шла до победного конца.

По известному выражению Маркса, История – самая жестокая из всех богинь.

Диктатура пролетариата (не в теоретическом, марксистском понимании, а как политическая практика большевиков) – это не социализм, а печальный итог революции в стране, не прошедшей индустриализацию, варварская попытка справится с обвальным перемещением обездоленных крестьян, хлынувших через сломанный “деревенский плетень” в города. Советскую Россию создавало российское крестьянство так, как оно понимало и осваивало новый социальный порядок, насаждавшийся большевиками.

В новом учебном пособии “Новейшая история России. 1945-2006 гг.” Сталин поставлен рядом с Петром Великим, надломившим традиционную Россию, и Отто Бисмарком, объединившим железной рукой Германию, что вызвало волну критики. В свое время Бердяев назвал Петра I первым большевиком. Видимо, не случайно. Но дело здесь не в том, как рисовать исторический “иконостас”. Оценка прошлого не должна раскалывать общество. Это главное. Ибо в противном случае можно остаться без будущего.

Оценка большевизма с крайних позиций, с позиций идеологии КПРФ и российского либерализма, бесконечные “за” и “против” Октября, Ленина, Сталина потеряли не только всякий смысл, но и практически все нравственные основания.

Современные левые фундаменталисты беззастенчиво эксплуатируют историю в собственных политических целях. Они фактически приватизировали тему защиты Октября. Пусть так. Но, во-первых, бессмысленно говорить о прошлом с позиций вчерашнего дня. Подход к Октябрю с классовых позиций полностью себя исчерпал, более того, он упрощает и искажает его подлинный смысл. Во-вторых, заимствуя оценки Октября из вчерашнего официоза, компартия вызывает отторжение этих оценок частью нации. А ведь мы один народ, и у нас одна история, и нам надо возрождать общее историческое, культурное, духовное пространство. Поразительно, но левые фундаменталисты продолжают вести ставшую уже иррациональной борьбу с троцкизмом и не без прицела на некие политические дивиденды третируют все, по их мнению, оппортунистические течения в мировом социалистическом движении. В то же время коммунистические фракции в региональных законодательных собраниях блокируются с теми, для кого социализм не более чем идеология неудачников. В-третьих, наши коммунисты все еще оценивают социализм как предбанник коммунизма, как большой собес для его строителей, а не как сложный и противоречивый уклад жизни длиной в сотни лет.Именно эти коммунисты несут ответственность за то, что на протяжении пятнадцати лет левая мысль в России практически не развивалась, и многие новые социалистические идеи сейчас трактуются превратно.

Что касается либеральной позиции, то еще в середине 1990-х годов многие аналитики заметили поразительное сходство 1917 года и 1991 года. Страна вновь пережила полномасштабную катастрофу. События октября 1993 года очень напоминают Кронштадтский мятеж. Одним словом, в 1991 году произошло то же, что и в 1917 году, только наоборот. Установлен порядок, диаметрально противоположный опыту предшествующих семидесяти лет, но с теми же болячками общества.

Что это? Национальная модель развития, ставшая дурной бесконечностью? Или повторение трагедии в виде отвратительного фарса? Если уж полемизировать с либералами, то впору сказать, перефразируя Маяковского: “1917 год и 1991 год – близнецы-братья, кто больше нашей истории вреден?”

В свое время белая эмиграция, будучи не у дел, озаботилась выходом России из большевизма с наименьшими потерями. Всем было известно высказывание Троцкого о том, что советская бюрократия рано или поздно превратит свои привилегии в собственность. И действительно, дети и внуки советской номенклатуры, назвав себя либералами-рыночниками, без сожаления покончили с тем, что создавали их отцы и деды, плохо понимая, что делать дальше.

Параллели в прошлом и настоящем (с обратным знаком) можно прокладывать до бесконечности. Большевики ликвидировали крестьянство как класс, а новоявленные либералы преуспели в ликвидации рабочего класса и интеллигенции. Приватизация по своей политической бездарности ничем не уступала коллективизации. Сталин, по его же собственному выражению, “послал нэп к черту”, а Ельцин послал к черту созданный за семьдесят лет госкапитализм и административный рынок. Именно так – к черту. Равенство нищеты? А сейчас у нас нищета образованных людей, выполняющих квалифицированную, во всем мире считающуюся престижной, работу за вознаграждение ниже прожиточного минимума. Мечты дореволюционной интеллигенции, фантазирующей на даче о пользе революции, обернулись жесткими буднями развала и хаоса, а мечты советской интеллигенции, фрондирующей на кухне, уткнулись в суровую действительность “лихих девяностых”.

Социальных утопий и сегодня хватает, например, создание элитных загородных поселков, чтобы новая российская элита миллиардеров могла счастливо жить вместе. Пусть господа на досуге почитают Пушкина и Толстого. Нет большего хамства, чем презрение к народу.

Трубадуры “свободного рынка”, по сути, мало чем отличаются от сладкоголосых певцов “развитого социализма”, они так же, как их предшественники, подвергли поношению все, что было до них. Отрицание всего советского: символики, памятников, культуры, учебников, самого языка советской жизни привело к тому, что российское общество “пролетело” мимо социал-демократических ценностей и угодило в самую мерзость раннего капитализма. Когда же наши демографы подсчитают избыточную смертность населения России в 1990-е годы, то впору будет за голову схватиться.

В прошлом году по ряду показателей страна наконец вышла на дореформенный уровень. Еще через пятнадцать лет мы кого-то там догоним. Реформаторы, сказочно обогатив узкую группу лиц и поставив на край нищеты десятки миллионов человек, разбрелись по Барвихам и Рублевкам. Что еще в “сухом остатке”? Все та же модель догоняющего развития, которая, по сути, означает путь в цивилизованное варварство, какие бы демократические права ни провозглашались в законах.

Если уж говорить о конце большевизма как о методе разрешения социально-экономических кризисов, то он наступил не в 1991 году, а в 2000 году. И то, как в дальнейшем сложится судьба страны, напрямую зависит от способности российского общества противостоять возникновению нового большевизма, без идеологии, но с новоявленной партией-государством.
Социалистические идеи в упаковке “Краткого курса истории ВКП(б)” и “Истории КПСС” – это далеко не весь социализм, а провал советского социалистического проекта никак не может служить причиной компрометации самой идеи.

Наши социологи убедительно показали, что в российском общественном мнении отказ от советского варианта социализма вовсе не означает падение популярности социалистической идеи как таковой. Положительно относятся к идее строительства социализма в России более 46% россиян, не поддерживают эту идею 37%. Причем вряд ли эти цифры достаточно объективны. Ведь и те, кто “за”, и те, кто “против”, думают о советском социализме.

К этому можно добавить лишь то, что на российских просторах капитализму до респектабельности еще лет двести шагать – не перешагать. Более того, не успев родиться, новый российский либерализм выродился в дряблый элитарно-снобистско-тусовочный класс, под руководством которого наша страна неизбежно сползет в так называемый третий мир.

Свободой рыночной экономики сегодня фактически пользуется лишь небольшая часть населения, в то время как большинство людей практически лишено возможности самореализоваться и прозябает на обочине жизни.

Даже те слои населения, которые более или менее успешно вписались в рыночную экономику, не считают сложившийся в России экономический и социальный порядок правильным, моральным, справедливым и, по большому счету достойным сохранения. Несоблюдение общепризнанных стандартов справедливости поставило под сомнение даже такую фундаментальную нравственную ценность, как патриотизм. А это уже прямая угроза существованию нашего исторического государства.

Не только у нас, но и за рубежом результаты социологических опросов и исследований показывают, что большинство людей отдают предпочтение такой общественной системе, в которой эффективная рыночная экономика сочеталась бы с принципами социальной справедливости и безопасности.

Недавно большинство левых партий Европы пересмотрели свои программы. Спектр идей “нового социализма” огромен. От “интегрирующей демократии” шведских социалистов, защищающих ценности традиционной социал-демократии, и “новой середины” в Германии, делающей ставку на равенстве возможностей через образование, до “третьего пути” лейбористов Великобритании, прокладывающих дорогу между традиционной социал-демократией и неолиберализмом. Очень интересен опыт Латинской Америки. В истории этого континента никогда еще не было случая, чтобы левые правительства одновременно находились у власти в таком количестве стран.

Новых идей много. Нет больше правильного или неправильного социализма. Никто сейчас не разрабатывает какие-то принципы социализма в качестве образца, пригодного для всех регионов мира. Однако движение левых партий к справедливому, свободному и солидарному обществу остается неизменным.

Что такое Новый социализм, социализм XXI века? Это в первую очередь перспективная социально-экономическая модель информационного общества, общества знаний, в котором образование становится условием роста и развития каждого человека.

В чем сила социалистической идеи? В том, что она порождена не только экономикой, но и культурой. Социализм – это не просто уклад жизни со всеми его экономическими и социальными атрибутами, не только производство и распределение. Это мироощущение и миропонимание, вековое стремление людей к достойной, гармоничной и безопасной жизни. Понимание нового социализма мною и моими коллегами напрямую связано с анализом опыта Октября. Только отталкиваясь от советской истории, можно создать такую программу, которая будет принята людьми.

Речь не о том, чтобы вернуться назад к государственно-бюрократическому социализму. Мы смотрим вперед, а не назад. Социализм – это не “проблема колбасы на прилавках”. Это путь решения проблем человека. Что творится с человеком? – вот главный критерий, по которому надо оценивать тот или иной экономический уклад.

Мы четко заявляем о тех ценностях, к которым будем стремиться: социальная справедливость, равные для всех права и свободы, солидарность поколений, социальная безопасность, благополучие семьи, патриотизм, ответственность государства перед своими гражданами и ответственность граждан за сохранность своего государства, демократия участия.

Социальная справедливость – это не уравниловка и не подачки. Иван Ильин назвал справедливость “искусством неравенства” и подчеркнул, что в основе справедливости лежит внимание общества к человеческой индивидуальности, к жизненным различиям. Это потрясающее предвидение, поскольку новый социализм ориентирован прежде всего на безвозмездную передачу знаний как главного условия в выравнивании стартовых условий жизни людей, укрепления суверенитета личности человека.

Правые взгляды и консервативные убеждения, которые фактически исповедует “Единая Россия”, – это не то, что сейчас нужно стране. Капитализм никогда не сможет стать доминантой хозяйственного уклада в России. Дальнейшее строительство капитализма или, как говорят либералы, его достройка, обрекает наше общество на жесткое противостояние по линии “богатые – бедные”, на догоняющее развитие, что по сути означает топтание на месте и потерю значительной части национального суверенитета.

Представители нашей партии в августе этого года приняли участие в заседании Совета Социалистического интернационала. На этом заседании мы вручили руководству Социнтерна официальную заявку на вступление в эту авторитетную международную организацию. Мы вступаем в Социнтерн не для проформы. Участвовать в деятельности мирового социал-демократического и социалистического движения – значит быть в гуще мировых событий. В Социнтерне – 161 партия из 130 стран, а в 52 странах партии, входящие в Социнтерн, являются правящими. В странах Европейского союза одна треть правительств являются социалистическими или социал-демократическими.

При взгляде на европейский мир становится особенно очевидным, что без опыта СССР Европа не смогла бы перейти к постиндустриальному обществу, не испытав серьезных социальных потрясений. А без нового социализма, социализма XXI века, в который вписан и наш, российский опыт, мировое сообщество вряд ли преодолеет постиндустриальный барьер.

Надеюсь, что 90-летие Октября открывает путь к более глубокому пониманию событий осени 1917 года. 7 ноября может быть, а может и не быть официальным праздником. Главное, чтобы он не стал “днем умолчания”. Ибо тогда никакого согласия и примирения в нашем обществе не будет.

“Московские новости” (Москва).-09.11.2007.-№044.-с.10-11.