Социалистическая идея в России. Поиск нового, или Возврат к истокам

21 сентября 2007

Социалистическая идея в России есть идея исконная. Достаточно беглого взгляда на российскую историю, чтобы убедиться в природной тяге российского народа к социализму, выраженной в приоритете справедливости перед законом, торжестве правды над правом. Но, несмотря на эту, говоря словами Николая Бердяева, “глубокую вкоренненость социализма в русской природе” структурное оформление его идей началось в России сравнительно поздно и развивается под влиянием идей европейской социал-демократии.

Вместе с тем все наиболее видные представители социалистической мысли приходили к необходимости адаптации этих идей к российским условиям. Это касается прежде всего “русского социализма” Александра Герцена, который полагал возможным построить справедливое социалистическое общество, минуя стадию капитализма благодаря сохранению в России XIX века крестьянской общины, обеспечивающей существование коллективных форм жизни и труда.

Таким образом, на начальном этапе формирования российской национальной социалистической концепции главную роль играла идея не пролетарского, а крестьянского социализма. Впоследствии эта направленность сохранилась у народников, а затем перешла к социалистам-революционерам. К сожалению, рационализм этого подхода, ориентированного на большинство населения страны долгое время отходил на второй план перед основными недостатками идеологических концепций этих движений. Во-первых, народникам мешала идеализация крестьянской общины, которая в действительности была вызвана к жизни весьма специфическими условиями климата России и определенным (весьма низким) агрикультурным уровнем сельского хозяйства, а во-вторых – установка на необходимость революционных преобразований в обществе (которая возобладала в российской социалистической мысли), связанная с идеями Карла Маркса.

Собственно, установка на революцию и обусловила полный провал народнической пропаганды в самом народе. Несмотря на неудачи, народники сыграли огромную роль как в предыстории формирования партии социалистов-революционеров, так и российской социал-демократической партии.

Одновременно с радикальным социализмом в России стал развиваться социализм нового типа, основанного на основополагающих установках демократического социализма, разработанного Эдуардом Бернштейном и ориентированного на постепенное реформирование общества. Сам Бернштейн в молодости увлекался марксизмом, но затем критически переосмыслил идеи Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

Во многом прообразом классической европейской социал-демократии была партия народных социалистов, (энесов), народно-социалистическая (трудовая) партия, трудовая народно-социалистическая партия, выделившаяся в 1906 г. из правого крыла эсеров. Энесы отрицательно относились к разгрому помещичьих усадеб и “захватным” действиям крестьян. Пролетариат же, по их мнению, переоценил свои силы, чему способствовала социалистическая интеллигенция. При этом в отличие от вождей других российских социалистических партий, для которых общественно-политическая деятельность была профессией, руководители народно-социалистической партии не эмигрировали, а продолжали жить и работать на Родине. Общим для них было глубокое знание русской действительности. Энесы ратовали за демократическое государство, за соблюдение прав трудящихся. Лидеры народных социалистов отвергали марксистскую идею насильственного скачка из одной общественно-экономической формации в другую. В их концепции революция мыслилась как целый эволюционный период, характеризующийся множеством изменений во всех сферах жизни общества, как комплекс преобразований, которые неизбежно должны привести к изменению существующего социального строя. Согласно взглядам энесов, отражавшим настроения значительной части русской интеллигенции, элементы социализма должны внедряться в капиталистический строй, проникая в идеологические, политические, экономические сферы общества постепенно, не допуская резкой ломки социального строя. Такая ломка, по их мнению, могла оттолкнуть от социализма многих его сторонников и повлечь за собой экономический и политический хаос. Результатом социалистической эволюции, полагали энесы, должно стать народовластие – прямое участие народа в законотворчестве и управлении. Основной лозунг партии энесов гласил: “Все для народа, все через народ”. В основе теории народных социалистов лежали идеи гуманизма, ценности каждой человеческой личности. Поэтому насилие, проявленное с обеих сторон в период первой русской революции, еще больше отпугнуло энесов от использования радикальных средств, еще более обострило в их восприятии проблему соотношения терроризма и морали. В связи с этим все чаще звучали среди народных социалистов идеи о неоправданности кровавых жертв, о соотношении жертв и результатов терактов, о моральном ужасе и бессмысленности террора, о недопустимости насильственных методов. На совещании членов организационного комитета и представителей московской и петербургской групп НСП, состоявшемся 6-8 февраля 1909 г. в Петербурге, террор был исключен из арсенала возможных средств борьбы. Принимая лишь цивилизованные, демократические формы политического противостояния, народные социалисты пришли к полному отрицанию террора, столь характерного для радикальных социалистических партий.

На рубеже веков весьма опасными русскими конкурентами в глазах ортодоксальных марксистов стали и Петр Струве и Михаил Туган-Барановский.

В девяностые годы XIX в. они имели прочную репутацию первых русских марксистов, однако впоследствии отошли от ортодоксального марксизма, видя его ограниченность и экстремизм. Отвергнув “экономический материализм” Маркса, прежде всего его учение о решающей роли способа производства в развитии общества и о законе соответствия производственных отношений людей характеру и уровню развития их производительных сил, легальные марксисты отбросили и его учение о классовой борьбе и социальной революции. Они придерживались эволюционистских взглядов постепенного совершенствования капитализма, придания ему более цивилизованных форм.

Речь шла о процессе развития капитализма “в форме продолжительного, непрерывного процесса социальных преобразований”. Хотя в исследованиях представители этого направления именуются обычно как легальные марксисты, было бы правильным их называть социалистами немарксистского направления. В работах Михаила Туган-Барановского “Современный социализм в своем историческом развитии”, “В поисках нового мира”, “Социализм как положительное учение” и некоторых других содержится глубокий анализ различных социалистических и коммунистических учений, дана их классификация. Туган-Барановсакий и после его отторжения от социал-демократического движения, разочарования в нем остался верен социалистическим идеалам, посвятил отпущенные ему судьбой годы созданию и всестороннему научному обоснованию собственной теории социализма. Первое, что привлекло его внимание, было быстро развивающееся во всем мире, в том числе и в России, кооперативное движение. Посвятив не один год изучению кооперации – итогом стала знаменитая фундаментальная работа “Социальные основы кооперации”,- Туган-Барановский пришел к выводу, что за определенными ее формами большое будущее.

Господствующему представлению о социализме как строе, базирующемся на сквозном, едином, всеохватывающем принципе огосударствления и обобществления, Туган-Барановский противопоставил свою модель неодномерного, многоукладного и потому более гибкого, подвижного и сложного хозяйственно-экономического целого. Как философу и экономисту высочайшего класса Туган-Барановскому было ясно, что единообразие и универсализм в социально-экономических вопросах не могут служить плодотворным подходом. Поэтому он и попытался представить новое общество как симбиоз, взаимосочленение различных хозяйственных форм – государственных предприятий, коллективов арендного типа, кооперативов, мелкого индивидуального производства. Туган-Барановский отверг расширительное толкование классовой борьбы, согласно которому она определяет содержание всех или почти всех потребностей и интересов людей. Класс в его понимании – это понятие, применимое лишь в сфере экономики. Оно обозначает группы людей, объединенных общностью экономических интересов. Это понятие что-то разъясняет в области экономических отношений, но непригодно для объяснения процессов в других сферах жизни общества, особенно в науке, культуре, духовной жизни.

Другим критиком марксизма с социалистических позиций являлся видный философ, мыслитель и общественный деятель академик Пётр Струве. Вначале он был весьма близок к марксистам и после I съезда РСДРП (1898) (по предложению группы социал-демократов) написал “Манифест РСДРП”. Однако вскоре пришёл к выводу, что в марксизме есть противоречие между социальными и экономическими формулами, отверг необходимость падения капитализма. Во многом идеи Струве шли параллельно с развитием концепции Бернштейна. В статье “Марксова теория социального развития” (1899 г.) Струве подвергает пересмотру теорию социальной революции, доказывая, что революция неизбежна лишь для стран с неразвитым, стихийным капитализмом; по мере же его эволюции естественным становится путь реформ, позволяющий сохранить достижения культуры и хозяйства. Он поставил под сомнение марксистскую идею о “прогрессирующем социальном угнетении и обнищании масс населения”.

Исходя из гегелевского диалектического метода, Струве утверждал, что тезис о “непрерывности изменения” служит теоретическим обоснованием скорее эволюционизма, нежели революционности. “При обосновании социализма как исторически необходимой формы общества, – писал он, – дело идет не о том, чтобы отыскать… элементы, разъединяющие обе формы, а, наоборот… путем непрерывной причинности и постоянных переходов их соединяющие”. Утверждая, что присущий ортодоксальному марксизму абсолютизм понятий есть противоположность диалектике, Струве усматривал задачу здравомыслящих людей не в том, чтобы подготовить всемирную катастрофу, утопический скачок в “царство свободы”, а в постепенной “социализации” капиталистического общества. После октябрьского переворота 1917 г. Струве заключил: “Русская революция есть не торжество социализма, а его попрание и крушение”, а русские социалисты, считая себя борцами за социализм, на деле компрометируют и “губят социализм как идею”. Если в России насильственно восторжествует социализм, то это будет означать только “полное народно-хозяйственное и государственно-хозяйственное банкротство”.

Таким образом, в начале XX века социалистическое движение в России явно раскалывается на реформистское (которое затем стало преобладать в Европе, и наиболее ярким примером его может служить так называемая шведская модель социализма) и революционное, экстремистское по своей сути направление, основным выразителем которого были большевики.

Сколько социализма в коммунизме?

Критика марксизма как философской основы коммунизма стала в последние годы своего рода обязательным интеллектуальным упражнением для так называемой либеральной элиты. Причем критика эта была и до сих пор остается столь же поверхностной, как либерализм критикующих. А весь пафос сводится к “священному праву частной собственности”, которая понимается почему-то в марксистском ключе как собственность на средства производства. Вероятно, потому, что большая часть нынешних либералов успешно изучали научный коммунизм, а потом быстро перестроились на новый лад.

Между тем кардинальная проблема коммунистической идеологии так и остается без внимания только потому, что разрешение ее возможно исключительно с социалистических позиций, а в нынешней России социализм и коммунизм искусственно объединены советской пропагандой. Но при объективном рассмотрении отчётливо видны их глобальные противоречия в отношении к труду и частной собственности.

На первый взгляд марксистская модель не лишена внутренней логики. Частная собственность отвергается, как результат эксплуатации человека человеком. Эксплуатация же заключается в том, что эксплуататор вкладывает в дело капитал, а эксплуатируемый – труд, который понимается очень узко, как физическая работа. Отсюда вывод об экспроприации экспроприаторов, который легко трансформируется в “Грабь награбленное!” или в бессмертное “Взять все и поделить”. А все, что есть в марксизме практически социального, направленного на улучшение жизни личности, попросту позаимствовано из социализма, который является общеевропейской тенденцией общественного развития, имеющей в России глубокие и самобытные культурные и исторические корни.

Неверная трактовка сущности труда и делает коммунизм лишь теоретической моделью неприменимой в практической жизни. Ведь труд это не просто производство некой работы за единицу времени, труд – это неотъемлемая собственность человека, являющаяся производной от его способностей, возможностей и желания трудиться. А способности к труду у всех различны, и потому образ первобытного равенства, к которому стремится коммунизм, – изначально недостижим и противоречит исконно российскому осмыслению труда как собственности человека, и пониманию равенства как равенства возможностей и социальной безопасности. Ведь именно в российском национальном сознании (в отличие от западной парадигмы) вложенный труд был необходимым и достаточным оправданием права собственности на дом, землю, завод, на что угодно. Именно поэтому русские бунты всегда были, пусть беспощадным, но движением за справедливость, а западные – возмущением против повышения налогов.

Очевидно, что из коренной ошибки коммунизма в определении сущности труда вытекает и его чуждость России, русскому национальному характеру, историческому сознанию российского народа – основой которого является природное стремление к правде, справедливости, то есть социалистическому пути развития.

Иногда мы слышим разговоры, что идея коммунизма сама по себе хороша, а все проблемы возникли при ее неумелом претворении в жизнь. Но так ли это? Скорее всего, нет, ведь в базовых вопросах коммунизм изначально обречен на лагерную систему, так как трактует человека, не как личность, а как представителя класса, то есть строит типологию на основе одного лишь экономического признака, по сути, на основе отношения к средствам производства, подменяя им отношение к труду. Таким образом, коммунизм делает человека не собственником своего труда, а приложением к средствам производства, что естественным образом ведет к пониманию роли человека в обществе как винтика, шестеренки, но никак не личности.

А его труд трактуется как “труд добровольный, труд вне нормы, труд, даваемый без расчета на вознаграждение” (Ленин В.И., т. 40, с. 315). Результаты труда обобществляются, так как в коммунизме основным источником удовлетворения личных потребностей признаются общественные фонды.

Но возникает вопрос, а куда девать изначальную разницу в труде. И единственный ответ, который мог возникнуть в рамках коммунистической идеологии, был в искусственном уравнивании результатов труда. А сделать это возможно только насильственным путем, потому что никто по доброй воле не согласится с априорным уравнением результатов труда, когда и бездельник, и труженик, и тот, кто умеет, и не умеющий работать получат поровну при очевидно неравном вкладе в конечный продукт. Такая механистическая уравниловка есть высшая форма социальной несправедливости, когда механизм перераспределения доходов превращается из средства достижения социальной справедливости в кормушку для бездельников.

Но уничтожение всякого намёка на частную трудовую инициативу не единственная проблема коммунистической идеи. Гораздо важнее то, что целью коммунизма является построение утопического общества без частной собственности, когда все вокруг принадлежит всем. Когда вещественный результат и социальные последствия труда, при коммунизме становясь богатством всего общества, при этом не перестают быть богатством и способом самоосуществления личности, труд выступает сам как высшее вознаграждение. По Марксу, труд – “полное развитие самой деятельности, где обусловленная природой необходимость исчезает в своей непосредственной форме…” (Маркс К., Энгельс Ф., т. 46, ч. I, с. 280). То есть коммунистическая идея присваивает себе права собственности на труд и выставляет его в качестве вознаграждения личности. Но труд по определению личностное понятие, и это та собственность, отделить которую от человека невозможно, так как она заложена в самой его природе. И потому коммунистическое общество и государство возможно построить только при условии полной унификации и уничтожения всякой человеческой индивидуальности. Таким образом, тоталитаризм является неизбежным следствием реализации коммунистических идей на практике.

Ведь государство в марксистско-энгельсовском понимании – это аппарат насилия и подавления неимущих имущими с целью сохранить свою частную собственность. То есть для коммунистов государственный аппарат изначально инструмент насилия, и потому никакого другого выхода кроме создания режима власти небольшой кучки людей просто нет.

А между тем, если отталкиваться от социалистического понимания труда как неотъемлемой собственности человека, государство можно определить не как аппарат подавления, а как систему, обеспечивающую безопасность личности и ее труда, систему, созданную не узкой группой, а большинством, каждый из которого делится своим личным трудом со всеми и таким образом способствует общественному строительству. Разумеется, вклад в общественный труд также различен и опять-таки зависит от способностей и возможностей человека, но различны и выгоды, получаемые от этого труда. Другое дело, что именно в таком социалистическом государстве необходимо создать равные возможности для проявления своих способностей и обеспечить социальную безопасность личности.

Легко увидеть, как на примере одного лишь отношения к труду высвечиваются внутренние противоречия коммунизма, который является отвлеченной философской концепцией, созданной людьми, никогда серьезно не трудившимися. И изначально несет в себе систему принудительного уравнения людей по субъективно выбранному основанию, а критерием отбора являются даже не псевдонаучные догмы марксизма, а произвольный выбор тех немногих лиц, кто дорвется до власти, как и было в условиях Советского государства.

Марксистская, а значит и коммунистическая, модель в относительно чистом виде смогла продержаться в России лишь в краткий период военного коммунизма, который сопровождался и террором, и широкими общественными экспериментами в духе массового передела, приведшего в первую очередь к столь же массовой безработице, невиданному падению производства, голоду и той самой знаменитой разрухе, которая, как известно, “в головах”. И чтобы преодолеть этот невиданный кризис, большевики были вынуждены перейти к программе действий по социалистическому варианту развития – НЭПу, допускавшему многоукладность экономики и конкуренцию, только в условиях которой не нарушается право продажи человеком своей неотъемлемой собственности – труда по справедливой цене. Но это изначально противоречит тоталитарной уравнительной идеологии коммунизма, и потому НЭП был обречен на “сворачивание”.

Произошел неизбежный переход к госкапитализму, когда вся собственность на средства производства принадлежала государству, а фактически – коммунистической партийной номенклатуре. Были созданы условия гипермонополизма, когда на внешнем рынке представлена одна гигантская корпорация СССР с группой владельцев, имевших монопольную политическую власть в стране. Что привело не только к полному разрушению конкурентной среды, но и полному контролю над процессом и результатами труда, превращающим труд из неотъемлемой собственности человека в государственную повинность.

Но это история, а что же представляют собой нынешние коммунисты? Даже при беглом взгляде видно, что изначальные противоречия их идеологии не только не преодолены, а стали еще более очевидны. На данный момент коммунисты представлены в Государственной думе и играют в ней роль якобы непримиримой оппозиции. Куда как важнее тот факт, что коммунисты являются частью политического поля и в качестве думской фракции занимаются исключительно продуцированием лозунгов. Вместо реальной работы происходит типичная подмена понятий и эксплуатация образа “светлого прошлого”, которое якобы являлось эрой полного государственного обеспечения граждан. Таким образом, реальные проблемы забалтываются без предложения программы реальных действий.

А кому выгодна такая политика? Да уж естественно не тем, о ком якобы пекутся коммунисты, а экономической монополии олигархов и политической монополии “партии власти”. Так что коммунисты выступают в неприглядной роли демагогов, основная функция которых в том, чтобы помешать развитию социалистических идей и движению по пути, которым давно идет благополучная Европа.

Поэтому можно с уверенностью говорить, что коммунизм, как ни странно это звучит, гораздо ближе к монополистическому капитализму, нежели социализму. Коммунистическая система только и может существовать в условиях политического и экономического монополизма, жесткого принуждения и почти рабской эксплуатации дешевого труда, то есть в условиях эксплуатации и присвоения собственности личности на труд.

Все продуктивные составляющие коммунистической идеологии заимствованы из социалистической доктрины, имеющей огромную историю и успешный практический опыт в отличие от своего маргинального отростка марксизма, который в чистом виде ни в одном коммунистическом государстве не привился, и развитие этих государств напрямую зависело от масштаба замены коммунистических идей на социалистические. Ведь коммунизм – это ностальгия по прошлому, а социализм – развитие настоящего с перспективой на будущее.

Председатель Совета Федерации Сергей Миронов

(“Московские новости” (Москва).-21.09.2007.-№37)

Источник: ("Московские новости" (Москва).-21.09.2007.-№37)