Сергей МИРОНОВ, Председатель Совета Федерации:Как я искал уран в пустыне Гоби

31 марта 2005

Есть в моей геологической биографии факт, которым я необычайно горжусь. Я имею самое непосредственное отношение к открытию месторождения урана в Монголии.

Сначала предыстория. Мы с научным руководителем доктором наук Еленой Борисовной Высокоостровской, у которой я писал сначала диплом, а потом и диссертацию, были в Туве. Там есть урановое месторождение Карасуп, по которому я писал диплом. Оно было законсервировано, вход в штольню – забит досками.

Мы вдвоем подъехали на машине. Я тогда работал по совместительству водителем. У меня профессиональные права категорий “С” и “В”. Когда в институте перешел с дневного отделения на вечернее и пошел работать на кафедру, меня на пять месяцев с отрывом от производства послали на курсы шоферов. Умею водить “КрАЗ” , “КамАЗ” , “ГАЗ” , “ЗИЛ” , “Жигули”. Я подрабатывал, мне платили 30 процентов ставки шофера…

Елена Борисовна говорит:

– Сережа, пошли дальше с приборчиком.

Примерно метров за 800 до штольни я приборчик достаю, включаю радиометр. Третья шкала на радиометре максимально показывает 3000 микрорентген в час. Смотрю: на третьей шкале зашкалило, стрелка со звоном в край ударяется, то есть прибора не хватает измерить радиоактивный фон. Мы спустились в ложок, а там урановых слитков тьма. Как многие геологи, она была фанатом и помешана на камнях. Поднимает урановые слитки и лижет. Для профилактики у нее были полные карманы чеснока, и она через каждые полчаса по зубчику съедала. Чесноком от нее разило за версту. Она и мне советовала есть, чтобы ничем не болеть.

Елена Борисовна уже тогда была в годах, но слыла закаленной полевичкой. Каждый день водой обливалась. Она сейчас жива, доктор наук, но работает оператором в газовой котельной в Санкт-Петербурге уже очень давно. Ей уже много лет, но она физически крепкая, сутки работает, трое дома. Получает хорошие деньги, а пенсия у нее как у доктора наук невысокая. Мы с ней и по сию пору перезваниваемся.

… Прошли мы с ней в глубину штольни метров двадцать, фонаря у нас не было, но свет туда падает. Вдруг я почувствовал какой-то металлический привкус и у меня хлынула носом кровь. Привкус я запомнил на всю жизнь. Это случилось, может быть, потому, что мы с жары попали в прохладу, а может, так на меня подействовала радиация, трудно сказать. Мы сразу вышли, я лег, кровь остановилась. Это был 1979 год.

***

Спустя три года, в 1982 году, в Монголии в пустыне Гоби мы едем на машине, в которой стоит прибор гаммаспектрометр для определения редкоземельных металлов. Километров пятьсот нужно было ехать. Мои коллеги прибор перевернули и на его гладкой поверхности в карты дуются. Я сижу на операторском сиденье, кемарю. Никаких кондиционеров и в помине нет, окна открыты, жара, пылища.

Вдруг чувствую в горле металлический привкус. Едем дальше, а привкус все сильнее. Вспомнил Туву, потрогал нос – крови нет. Радиометр находился рядом, и я решил, что надо измерить фон. Попутчики ничего понять не могут. А я достаю радиометр, дохожу до третьей шкалы, и стрелка – дзынь. Я даже не удивился.

Включили прибор-самописец, и стало ясно – это чисто урановая аномалия. Сколько нас было, все взяли радиометры и звездочкой пошли в разные стороны, чтобы выйти за контуры месторождения. Один ушел на пять километров, второй на десять, а третий идет, идет, а на приборе стрелка все зашкаливает.

Это оказалось экзогенное, то есть поверхностное, месторождение урана. Песок снимаешь, и на глубине 20 сантиметров вторично окисленные минералы урана. Можно загребать экскаватором. Глубина пласта оказалась метров двадцать, площадь – несколько десятков квадратных километров. Но ближайшая железная дорога в 1000 километров. Это месторождение мы оконтурили, исследовали и все параметры запротоколировали.

***

Пустыня Гоби – это не барханы и пески, а гигантская каменистая поверхность. Меня всегда поражало: какая здесь может быть жизнь? Птиц нет, потрескавшаяся, мертвая земля. Говорят, что где-то прячутся тушканчики, пустынные ушастые ежики, есть волки и лисицы… Может быть, но только не здесь. Тишина потрясающая, самолеты не летают, никаких звуков, только ветер. Сколько ни едешь, вокруг небольшие скалы, горки, холмики.

Ехали на машине и в предгорье заметили водосток – нанесло камни, когда были дожди. У этого водостока оставили машину и пошли. Нашли русло, сквозь песок травка зелененькая пробивается. Стало ясно, что где-то здесь вода. Лопатой копнули, и песок стал влажным. Углубились сантиметров на шестьдесят – появилась вода. Оставили яму и пошли дальше вверх – посмотреть, что там. Отсутствовали мы минут пятнадцать. Возвращаемся к месту, где копали, и видим, что воды нет, а вокруг следы разных зверей: зайца, волка, лисицы, косули.

Это было потрясающе: звери рядом, а мы никого не видим, и колодец на наших глазах вновь наполняется водой. Мы соорудили для них водопой, и, пока они утоляли жажду, между ними было перемирие.

***

Мы ездили на машине, у которой на крыше были приварены ручки. Стоишь в кузове, ветерок обдувает, обзор хороший. Смотрю, слева на горизонте озеро. Понимаю, что мираж. Ясно вижу зеленую полоску камыша, чаек, летающих над озером. Стоящий рядом со мной тоже в эту сторону смотрит.

Я говорю:

– Ну что ты видишь?

– Озеро вижу. По берегу трава зеленая, чайки летают.

– Мираж такой?

– Не похоже. Вижу гладь воды. Реальней не бывает.

Стучим по крыше. Останавливаемся, достаем карту. На карте как раз в этом месте обрез, а соседнего планшета нет. По прикидкам, до озера километров двадцать. Мы разворачиваем машину и направляемся к озеру. Водитель тоже видит озеро. Едем – озеро не приближается. Проехали километров пятнадцать и поняли, что это стопроцентный оптический обман. Вот такие фокусы показывает природа.

***

В пустыне Гоби кроме урановых месторождений есть такие места, от которых женщины с ума бы сошли. Подъезжаем и видим: вся земля блестит и сверкает. На площади примерно в сто квадратных километров за века отполированная, обкатанная ветрами, словно ювелиром отшлифованная, галька сердолика. Красивый красный, желтый сердолик!Бери горстями, делай дырку – и бусы готовы. Толщина слоя – сантиметров десять. Дальше идет песок. Место потрясающей красоты!

Увидели вдалеке крупный необычный камень. Подъезжаем. Огромный, похожий на гриб, на ножке, плоский, как стол, камень странной породы. И в радиусе метров пятидесяти разбросан кремень кусочками. Пригляделись – а это наконечники стрел, ножи, скребки с характерными бороздами и сколами. И мы понимаем, что это стоянка первобытного человека, который жил здесь сколько-то десятков тысяч лет назад. Этот стол – не что иное, как верстак.

Поразило то, что здесь кремния в принципе нет как такового. Я это точно знаю. Ближайшее место, откуда мог быть взят этот кремень, где-то в России, на Алтае, за три-четыре тысячи километров. Очевидно, камень был привезен оттуда. У меня до сих пор сохранилась коллекция набранных на этом месте ножей и наконечников стрел.

Мы ходили вокруг камня-верстака и собирали поделки древнего человека. Зной, тишина. Вдруг я остановился и представил, что несколько тысяч лет назад по какой-то причине племя бросило эту стоянку, а потом сюда приехали мы.

Был и другой момент, когда я остро ощутил свою связь с историей. Как-то прибегают мужики с маршрута и возбужденно сообщают, что нашли пещеры. В тех местах в скальных трещинах мы собирали мумие.

Поехали смотреть. Нашли они две пещеры. В первой – ничего. Во вторую пещеру немного проникал свет, и мы увидели, что ровно посередине стоит деревянный сундук. Дерево практически истлело. В сундуке лежат в кожаных переплетах на пергаменте написанные тибетские письмена. Сзади у стены стоят три кремневых ружья, причем на одинаковом расстоянии друг от друга. Ружья кремневые, шестигранные. У этих ружей когда-то были деревянные приклады, и оставшиеся железные части стоят в горке истлевших деревяшек.

Геологи, которые первыми это обнаружили, сфотографировали находки. Мы сделали прикидку и пришли к выводу, что события здесь происходили где-то века полтора-два назад. Нам пришло в голову, что были какие-то очередные гонения, может быть, китайцы нападали на тибетских монахов и те прятали здесь свои главные сокровища – письмена. Возможно, было три монаха, они дисциплинированно поставили ружья и вышли. Их захватили в плен, но они не выдали тайник.

Получается, что они сто пятьдесят лет назад вышли, а следующими зашли в пещеру мы. Письмена сразу решили отвезти в Улан-Батор и сдать в музей. В этом ни у кого сомнений не было. А ружья мужики хотели забрать себе. Они даже не задумались, как будут вывозить эти реликвии с территории Монголии. Предлагался и компромисс: взять одно ружье. Но я их убедил не брать ружья. Я говорю:

– Мужики, представьте себе, что у монголов, возможно, есть эпос о трех монахах, которые сохранили реликвию, и эти три ружья – подтверждение народной легенды.

Мы сдали наши находки и получили благодарность от музея.

***

Перестройку я встретил в Монголии. Выписывал массу газет и журналов. Даже “Ленинградскую правду”. Она поступала с двухнедельным опозданием. При первой возможности смотрел по телевизору прямые трансляции из Москвы.

Собчака и многих других людей, с которыми потом меня жизнь столкнула, я впервые увидел по телевизору в прямой трансляции со Съезда народных депутатов. К тому времени я был политизирован донельзя, хотя в партии не состоял, из комсомола вышел по возрасту. До сих пор удивляюсь, как мне, беспартийному, удалось поехать за рубеж в Монголию. ***

Был в Монголии со мной такой эпизод. В 1991 году академик Сахаров обратился ко всем, кто считает, что его надо поддержать с проектом Конституции. Я пошел на Главпочтамт и отправил телеграмму: “Москва. Академику Сахарову. Полностью поддерживаю Ваше предложение. Считаю, что так и нужно идти. Старший геодезист геопартии Миронов Сергей Михайлович”.

Утром меня вызывают в посольство Советского Союза. Я прихожу. Там строгие дяди говорят:

– Как понимать, коммунист Миронов, ваши антисоветские действия по отправке телеграммы на Съезд?

Я разозлился:

– Во-первых, я не коммунист. И откуда вам известен факт отправки телеграммы? У нас тайна переписки не существует? Я нахожусь в другом государстве. Я подал телеграмму монгольской девушке.

– Партийный билет на стол! Завтра же в Советский Союз, в 24 часа!

Я говорю:

– Партийного билета у меня нет, а Родиной меня не запугаешь.

Они опешили. Это было время, когда Литва выступила с заявлением о независимости и нужно было реагировать на это событие. Была дана команда провести открытое партийное собрание с осуждением позиции Литвы. Тут как раз я подоспел со своим антисоветским поступком. Нас собрали в кафе в Улан-Баторе. Коммунистов было немного, в основном присутствовали беспартийные и комсомольцы. И секретарь парткома, вместо того чтобы получить осуждающую резолюцию, услышал голоса в мою поддержку.

***

В мае открывался Съезд народных депутатов в Москве, и я безумно хотел посмотреть его прямую трансляцию. Но должен уже с апреля быть в поле на базе экспедиции. В тот момент мне ничего так не хотелось, как посмотреть открытие Съезда.

Мы из ремонта получили последнюю машину, “уазик”. А в этот год стали привлекать монгольских товарищей к работе, и нас обязали, чтобы все водители были монголы. Мне дали водителя, который недавно только с лошади слез, и второго монгола – рабочего. Я загрузил продукты, получил батарейки для приборов, и мы тронулись в путь.

Монгол за рулем, я на переднем сиденье рядом с ним и сзади второй монгол. Машина загружена. На остановке я трогаю диски, один очень горячий. Спрашиваю:

– Умеешь разводить колодки? Кивает. Я немного разбираюсь в технике, и мне надо было самому заняться колесами, но я был уверен, что он специалист. Он, видимо, что-то не туда развел. Мы тронулись и поехали по грунтовке. Началась сильная трясучка. Едем, как по гребенке. Водитель разгоняет машину, переключается со второй скорости на третью, и только начал переключать рычаг на четвертую, как мы пошли на кувырок. На втором кувырке я вылетел, и, пока планировал к земле, в голове мелькнула мысль – быстрее бы это закончилось. Меня выбросило через разбитое стекло, я лицом пропахал гребенку.

Машина еще раз перевернулась и встала на четыре колеса буквально в сантиметрах у моих ног. Я очухался, встаю, правая рука у меня висит – перелом ключицы, полностью порваны связки, весь в кровище, голова гудит. У водителя-монгола голова в крови. Машина работает. Я кричу ему:

– Глуши мотор!

Заглушил. Второй монгол сидит на заднем сиденье тоже весь в крови. Я понял, что меня спасла десантная закалка: видимо, когда летел, сгруппировался и голову убрал в колени.

Подъезжает шестьдесят шестой “ГАЗ”. Он шел следом. Пассажиры в нем ничего понять не могут. Наша-то машина стоит на четырех колесах, только брезент снят, а мы все трое в крови. Приехали в больницу, у обоих монголов головы пробиты. А мне врач-монгол поставил диагноз: вывих. Положил меня на пол, снял ботинки, уперся ногой мне под мышку и стал руку вправлять – я чуть сознание не потерял.

На следующий день спецбортом меня отправили в Улан-Батор, в больнице залепили руку гипсом и отправили домой в Союз. И 25 мая в 10 часов по Москве я уже лежал на диванчике в удобной позе и смотрел Съезд. Так началось общение с политикой.

Источник: ("Парламентская газета" (Москва).-31.03.2005.-№056.-с.6)